— Господь-Кузнец, Творец наш на Небесах, — дрожащим голосом молился один из бусхуситов, — прости и огради заблудших чад…
Тобиус тоже смотрел за борт, проникая взором даже под воду и пересчитывая тварей, мутивших ее. Их все больше и больше поднималось из глубины на запах крови.
— У меня не хватит стрел, — невесело скрипнул Вилезий Вильтгрин, — тридцать восемь, сорок шесть, пятьдесят четыре…
— Никогда в жизни не видел столько топлецов разом! — воскликнул капитан Барвази.
— Они и не живут в таких больших стаях, — задумчиво пробормотал Тобиус, — разве что когда нерестятся, но нерест у них начинается в середине лета, в самый разгар месяца йула. Капитан, на речных рынках не упоминали, что в последнее время участились нападения топлецов?
— Что? — соломеец с трудом отвел взгляд от бурлящей воды. — А… да, слышал несколько раз, то там, то тут, но о таких случаях всегда много судачат, я не придал значения!
С рыбой наконец разделались, и из воды показалось несколько голов. Морды у топлецов были большеглазыми, с широкими, как у тех же сомов, пастями; мелкие острые зубы и жабры дополняли образ речной нечисти, а венчал его складной кожистый гребень на темени. Холодные рыбьи глаза рассматривали людей, словно твари раздумывали — удастся ли стащить в воду хоть одного сухопутного жителя? Конец этому положил гоблин, который пятью неуловимо быстрыми выстрелами убил пятерых топлецов, что заставило остальных, сверкая мокрой чешуей, уйти под воду.
В тот день на корабле царили какие-то подавленные настроения, речные воды стали вдруг источать незримую угрозу, капитан приказал удвоить ночные вахты и выдал матросам оружие посерьезнее багров. Хотя о случаях нападения топлецов на корабли не слышали уже много декад, Барвази решил не поддаваться легкомыслию. Тобиус же стал проводить намного больше времени под открытым небом, вглядываясь в воду. Следующей ночью он начал чувствовать отголоски зарождающейся бури — духи воздуха забеспокоились.
Поднимаясь по течению Навьи, корабль изредка останавливался на речных рынках, которые росли из больших селений либо городков, стоявших рядом с берегом. Закупая некоторые припасы, ссаживая пассажиров и принимая новых, гукор продолжал путь, пока не добрался до слияния двух рек в одну. С севера в тело Навьи вливался Оред, река, которая долго петляла по землям Марахога, но брала свое начало в Ридене. С востока свою лепту вносила река Наль, которая брала начало в Соломее. Вместе Оред и Наль рождались из Навьи, и происходило это на северо-восточных окраинах Ридена.
Корабль вошел в русло Наля, берега, доселе державшие реку в обозримых пределах и изобиловавшие высокими поросшими лесом утесами, постепенно разошлись. Водный поток раздался вширь, обзавелся густыми зарослями плавней, и через несколько дней капитан сообщил, что они вот-вот доберутся до пограничного портового города Фельен, где, пройдя таможенный досмотр, продолжат путь в глубь Архаддира. Это известие порадовало всех, потому что с того памятного дня, когда Вилезий Вильтгрин подстрелил сома, погода начала заметно портиться, солнечные летние дни превратились в серые сумерки, небо застлали свинцовые монолиты туч, стали дуть пронизывающие ветра, то и дело начинались и заканчивались короткие сильные дожди. Ненастье словно готовилось к серьезному удару и "разогревалось" перед ним.
Когда впереди зажглись огни сигнальных башен фельенского порта, тепло манившие сквозь пелену начавшегося ливня, пассажиры радостно загомонили. Вскоре гукор миновал охранные корабли, стоявшие на якоре по сторонам от главного фарватера, и вошел в портовую бухту, где уже обрело приют десятка три разномастных судов. К левому борту подплыла юркая лодчонка, на которой помимо гребцов находился дежурный портовый лоцман, исполнявший также обязанности таможенного инспектора. Перекрикивая рев ветра и периодические раскаты грома, они с капитаном договорились о том, куда должен встать гукор, и вскоре судно причалило недалеко от входа в портовую акваторию. Несмотря на ненастье, работники таможенной службы поднялись на покачивающуюся палубу незамедлительно, в капитанской каюте были рассмотрены документы на товар, затем стражники в парусиновых плащах споро облазали весь корабль, пересчитали пассажиров, проверили у каждого наличие сопроводительных бумаг — Тобиус решил до поры не размахивать своими подорожными грамотами — и после уплаты пошлин процесс досмотра завершился.
— Сойдем на берег или здесь заночуем, господин Солезамо? — осведомился гоблин с едва различимой ехидцей.
— Ты что, издеваешься?! — Вадильфар уже стоял рядом со сходнями в полном латном доспехе, при щите и мече. Ему не терпелось почувствовать под ногами твердую землю, особенно после того как ненастье стало качать гукор еще сильнее.
Дождь крепчал, раскаты грома и вспышки молний учащались, а скорость реки росла. Тобиус согласился с гномом, и втроем они сошли на причалы. От ближайших к воде таверн пришлось отказаться, ибо, по мнению Вадильфара, мгновенно повеселевшего с возвращением на сушу, в них всегда брали втридорога. Таща на себе огромный вес доспеха, внушительный рюкзак, гномский щит, обитый железом, и гномский же короткий меч, красноволосый бодро месил латными сапогами грязь в поисках "приличного местечка". Пару раз его взгляд падал на вывески заведений, явно принадлежавших гномам, что было не редкостью, — в Архаддире проживало достаточно представителей его вида, но такие места скорее отталкивали гвардейца, чем притягивали. Вилезий уже начал громко жаловаться, что гномская жадность их через весь Архаддир протащит, но оказалось, что не через весь, а лишь на противоположный от реки край порта, к самым складам.
Порядком уставшие, они вошли в тепло общего зала гостиничного дворика "Дырявый невод", который хоть и находился далеко от реки, был почти полон. Тобиус сразу же договорился с хозяином о местах для ночлега, заплатив при этом несколько больше в силу временного обилия напуганных непогодой посетителей. Он отказался от трапезы и указал на своих спутников, которые наверняка не последовали бы его примеру, а сам поднялся на второй этаж в снятую комнату. Хотя солнце еще пока не зашло, из-за туч вечер за окном превратился в почти настоящую ночь. Тобиус освежил постель, изгнал из нее любую возможную паразитическую живность парой коротких заклинаний и улегся спать под звук сильного ливня и рокот громовых раскатов.
В детстве он не наблюдал снов, хотя знал о гипотезах, утверждавших, что человек видит сны каждую ночь, но почти никогда не помнит о том, что ему вообще что-то снилось. В более зрелом возрасте, когда с ним впервые заговорил Шепчущий, он познакомился с кошмарами и теперь знал в них толк. Но вне зависимости от
