«Цветы зла» — 1890-й и другие.
В 1880 году женился на Камилле Фальт, креолке с острова Реюньон, без сомнения, в подражание Бодлеру и его Жанне Дюваль.
С 1890-го начинает работать маслом.
ЧЁРНЫЙ период — «Чёрное рождается в самых потаённых глубинах души» — рисунки углём и печатная графика.
Чёрный ворон, волосатый паук с человеческим лицом. Улыбающийся паук, плачущий паук, улыбающийся циклоп.
Глаз (одновременно гондола воздушного шара).
Яйцо с лицом на подставке. Химера — лицо, закруглённое, как аммонит, с хвостом.
Прото-сюрреалистические рисунки.
ЦВЕТНОЙ период — краски появились, но работы так же фантастичны.
Пегас. 1900 (лошадь с крыльями на скале).
Циклоп. 1914.
Рождение Венеры (в устричной раковине — женщина).
Это ещё не Магритт, но почти. Идея Магритта уже родилась. Обычное с элементами необычного. Художники перетекают один в другого. Идёт переселение душ (по этому принципу и построена моя книга, как живописцы перетекают один в другого).
Воздушный шар с глазом 1898 г.
Глаз как воздушный шар, висящий на канате над бушующем морем и под грязно-чёрными тучами. Глаз, окружённый ресницами, как болотце — сгоревшими стволами берёзок, мутный зрак такой, помню, угнетал меня какое-то время, когда я жил в Париже.
Я знал работы Редона, ещё когда жил в России, по предложению этого несносного суфлёра — чешского словаря всемирного искусства, но стал терзаться Редоном уже в Париже, и я знаю почему. Дело в том, что я, живя рядом со зданием Национальных архивов, как-то сподобился зайти туда на выставку документов Французской революции. И там меня смутила подпись Максимилиана Робеспьера под списками приговорённых к обезглавливанию на гильотине. Подпись срывалась вниз острой единственной линией, чтобы внизу скомкаться в невообразимый клубок линий, просто кричавший, что это голова казнённого. Странный был ум у Максимилиана Робеспьера, странное воображение. Это же надо, придумать себе такую подпись. И я тогда вспомнил о Редоне, о мрачном художнике с удивительным именем Одилон.
Ещё с Редоном меня связывает библиографическая редкость, странным образом сохранившаяся у меня в моих мытарствах, — это экземпляр № 1994 французского издания 1958 года книги Песен Мальдорора с иллюстрациями и предисловием сюрреалиста Филиппа Супо. Иллюстраций, собственно, всего ничего, шмуцтитульные листы, изображающие цветные водоросли, да полуцветок-полуосьминог на обложке. Но главное — в книге царит дух Одилона Редона. Ещё втиснутый между предисловием и текстом Le Chants de Maldoror рисунок: человеческая голова, колышущаяся на водоросли, голова, взятая водорослью в плен.
А Филипп Супо успел поучаствовать и в моей судьбе. Когда в 1986 году правительство Франции отказало мне в получении французского гражданства, Супо вступился за меня, подписав среди 120 интеллектуалов письмо в мою защиту.
Вступился бы и Редон, без сомнения, но он скончался в 1916 году в нашем общем Париже.
Редон:
«Мои рисунки внушают, а не определяют себя. Они ничего на детерминируют. Они отсылают нас, так же как и музыка, в двойственный мир неопределённостей».
С 1867 года ведёт дневник «Себе самому».
«Моя оригинальность состоит в том, что я заставляю существа неправдоподобные жить по человеческим законам правдоподобия, стараясь всегда, когда это возможно, подчинить невидимый мир логике видимого мира».
Плачущий паук 1881 г.
«Я отказался плыть на корабле импрессионистов, они представлялись мне слишком недалёкими. Всё, что превосходит предмет, что высвечивает или расширяет его и относится к сфере тайны, волнующей неопределённости и восхитительной тревоги перед ней, — всё это полностью было от них закрыто. Они бежали в испуге от всего, что служит основой для символа, от всего неожиданного, неясного, не поддающегося определению, что таится в нашем искусстве и придаёт ему долю загадочности.
Улыбающийся циклоп 1883 г.
Истинные паразиты предмета, они культивировали искусство исключительно в пределах визуального поля и в каком-то смысле закрыли от него то, что выходит за эти рамки и что способно озарить светом духовности самые скромные опыты, даже чёрно-белые рисунки. Я имею в виду излучение, овладевающее нашим духом и ускользающее от какого-либо анализа».
«Заниматься живописью значит создавать красивую субстанцию, прибегая к особому, внутреннему чувству. Точно таким же образом природа создаёт алмаз, золото, сапфир. Это врождённый дар чувственности. Его нельзя приобрести».
Скончался 6 июля 1916 года. «Я доволен своей жизнью, я спокойно уйду навстречу судьбе».
Привязанный к Бодлеру (как Врубель к Лермонтову), Редон, по манере выражения современнее Бодлера, он уже достоин Лотреамона, в ногу с Лотреамоном.
Обри Бёрдслей
Ещё не имея доступа к англоязычным книгам, я почему-то считал, что этот Обри Бёрдслей был любовником Оскара Уайльда. Точнее Оскар Фингал О’Флаэрти Уиллс Уайльд, нет, не был любовником Обри Бёрдслея.
Кашлял кровью. По отцовской линии все в семье были туберкулёзники.
Носил в петлице увядшую розу. Соблазнил свою сестру Мэйбл, ставшую актрисой. Якобы.
Умер от туберкулёза в возрасте 25 лет.
Жил в период с 1872-го по 1898-й. В 1897-м стал католиком. Читал латинских и греческих древних поэтов в подлинниках. Собрал великолепную библиотеку.
Рисунки его (о них — дальше) отличались утончённостью и эротичностью. Современники прижгли его клеймом «гомосексуалист», но на самом деле ни одна его гомосексуальная связь не доказана. (Как и то, что он соблазнил сестру Мэйбл.) Ну да, в его квартире были обильно развешены японские эротические рисунки и, да, к нему приходили такие известные гомосексуалисты, как пара Оскар Уайльд — лорд Дуглас, Пьер Луи, Джон Грей, но это не значит, что сам Бёрдслей (или Бёрдсли, правильнее) был гомосексуалистом. А если был — так был, да и что теперь.
Бёрдслей сам высказался по поводу своей ориентации так: «У французских полицейских существуют серьёзные сомнения относительно моего пола. Все сомневающиеся могут прийти и убедиться в нём лично».
Смелый ответ, свидетельствующий, что Бёрдслею было что показать.
Обыватель все равно хотел видеть в Бердсли «сеятеля общественного разврата» и соблазнителя собственной сестры. Рисунки его восхитительны, удивительны, легки
