– А здорово, батенька! Ух, и заспался я! Ничего не слышал…
– Ну и правильно!.. Сейчас только и поспать! Ночью-то, наверное, некогда? А ну, повернись спиной! Да не бойся: дурить не будешь – все будет нормально…
Увидев направленный на себя наган, цыган опешил, но сознание действительности приходило к нему туго.
Много раз сталкиваясь с цыганами в оперативной работе, я всегда примечал: цыгане-одиночки не любят огнестрельного оружия. Зато ножи у них – будь здоров!
Красивый, отточенный, как бритва, в шагреневых с серебром ножнах, оказался и у этого.
– Садись, Рома! Побеседуем.
– Гепева, што ли? – он наконец стал соображать.
– Вроде, Рома… Вроде… – я обратил внимание на его землистое лицо. – Бежал из домзака?
– Бежал… Ково уж тут? А кому охота летом кичеванить?..
– «Скамеешник»? Конокрад?
Впрочем, это и без вопроса было ясно: на левой руке цыгана отсутствовали верхние фаланги четырех пальцев. Меченый…
– Значит, на Адама Ивановича батрачишь? Ну идем, показывай свой товар.
Я держался уверенно, но еще сам решительно не понимал, о каком товаре может идти речь на этом глухом пятачке земли, среди озерных вод. Рыба, что ли? Может быть, Адам коптит и сбывает на сторону, скрываясь от глаз односельчан?
Но Игорь, уже обшаривший все со «смитвессоном» в руках, сказал подойдя:
– «Завод». Да какой еще! Вон, во втором шалаше…
– Побудь с ним… А ты, Ромка, смотри – без дури! Тебе сколько осталось сидеть-то?
– Девять месяцев.
– Ну и дурак, что сбежал… Отсидел бы – и по чистой!
– А и сам знаю, што дурак. Да вить лето, а?
Он снова зевнул.
– Ладно. Если поумнеешь, подумаем о тебе…
– А, может, под расписку? Ты сам посуди: без лета цыгану – что без жисти…
– Сказал: подумаю. Сиди пока.
– А может, лечь можно? Всю ноченьку гнал, одурел…
– Иди ложись.
Спустя пять минут он захрапел.
Я начал подробный осмотр.
Это был прекрасно организованный самогонный «завод» на четыре котла. Даже жаль было при помощи охотничьего топорика превращать его в лом цветного металла.
Когда с «заводом» было покончено, встал вопрос: что делать дальше?
В воздухе одуряюще воняло спиртным… Игорь ткнул сапогом осколок разбитой нами четверти и указал на шалаш.
– Что с этим чертом делать?
– Пусть дрыхнет до вечера. Неси сюда с первого места котелок со щербой. Будем обедать.
После обеда, оценив обстановку и обстоятельства, я сказал Игорю:
– Скоро закат… Сделаем так: этого черта мы высадим, пока что, вон на том острове! – я показал на торчавший неподалеку из воды камышовый «курень». – Там твердо… Проверено, когда искал резь. Пусть покукует…
– А если уплывет?
– Плавающий цыган – небылица… А ты отправишься тем же путем на западный берег и начнешь охоту. Стреляй так, чтобы гром стоял! Бей и правую и виноватую! Когда стемнеет, разложи костер на высоком месте, чтобы было с берега от деревни видно. А в темноте – подгребай сюда.
Цыгана вывезли на островок и дали ему полушубок услужливо снабдившей нас Устиньи Сергеевны. Он тут же опорожнил косушку, незаметно от нас прихваченную из шалаша, закрылся полушубком и опять уснул.
Вечером мы с Гейшей тоскливо слушали пальбу Игоря. Вернулся он поздно и привез десятка два уток.
– Ну вот и часть твоего плана, Игорек.
– А сегодня четверг, а не воскресенье.
– Ничего. Стрелял в нерабочее время.
– Я успел еще на том месте, где костер, трех чирков сварить. Давайте покушаем?
– Давай покушаем, охотник.
Гейша привстала и повела головой в сторону озера…
– Куш! Лежать! Едет… Тихо!
Лодка Адама Ивановича неслышно выскользнула из рези и уткнулась в отмель… Лысый легонько свистнул.
– Ромка, черт! – вполголоса окликнул Адам Иванович.
Но вместо Ромки ответил я:
– Добрый вечер, хозяин!
Уже взошла луна, и мне было видно, как Адам Иванович бросился к шалашу. Я спокойно предупредил из зарослей камыша:
– Ружья там нет, – и, щелкнув курком нагана, миролюбиво добавил: – Не будем ссориться, Адам Иванович. Стоит ли из-за дерьма дружбу терять?
– Купили! – сокрушенно сказал лысый. – Кого купили? Только подумать – меня купили!..
– Револьвер у тебя есть? Лучше не шали… Подумай сам, тебе больше двух лет не дадут, а за вооруженное сопротивление – расстрел… Какой тебе расчет, фабрикант?
– Слышь… Заготовитель! – тоже миролюбиво ответил «фабрикант». – А может, все же сойдемся? А? По-хорошему?
– Клади револьвер на землю!
– То-то, что нету… Ромку-то вы хлопнули, чо ли?
– Жив. Спит…
– Вот сволота! Да уж хватит в прятки играть. Вылазь… заготовитель. Я – без дури… И впрямь – расчета нету.
– Ложись на землю лицом вниз!
Когда утром мы вернулись в деревню, на берегу моментально собралась толпа. Мужики почесывали затылки, плевали в размалеванную тыкву, ощупывали «морду» и белый халат сконфуженно и смущенно. Потом от толпы отделился Евстигней Матвеевич, подошел к скромно стоящему возле лодки Адаму Ивановичу и, широко размахнувшись, дал ему в ухо. Адам Иванович жалобно вскрикнул и плюхнулся в воду. А поднявшись, закричал на меня:
– Пошто вы безобразие допущаете?! Ответите!
Мужики сгрудились вокруг мокрого «фабриканта», сжав кулаки. Я пригрозил тюрьмой.
Цыган вдруг повернулся лицом к озеру, сложил обе ладони трубкой, нагнулся к урезу воды – и окрестность огласилась сперва диким хохотом, а затем великолепным воем старого, матерого волка.
В толпе ахнули и засмеялись.
– Под расписку бы, а? Гражданин начальник? А я не подведу: зимой сам на кичеван вернусь, – взмолился Ромка.
Пришел председатель. Прочитав мое настоящее удостоверение, восторженно чертыхнулся.
Потом мы отправились к дому Адама Ивановича. Понятые уже выносили из подполья избы четвертные бутылки, полные «живительной» влаги, по команде Игоря били кольями стекло. Вонючая жижа растекалась по двору и медленно поглощалась землей…
Мужики вздыхали, сожалительно крякали и эхали, а жена Евстигнея Матвеевича кричала на всю деревню:
– Вот где он, паралик ево разбей, держал слезы наши горькие! Сколько же он, окаянный плешивец, за энто зелье, будь оно проклято, денежек да рыбы с нас вытянул! Бейте, мужики. Бейте в мою голову! Радуйтесь, бабоньки!
В Святском я, допрашивая Адама Ивановича, спросил:
– А для чего вам, собственно говоря, понадобилась вся эта история с привидением?
Адам Иванович уже оправился от первых потрясений и отвечал весело и непринужденно:
– Так вить я уже вам еще в Урманке докладывал: рыбы нонче на озере невпроворот. Мужики вконец ожадничали – прошел слух, что Евстигней хотит залезть на тую одногу, а у ево два десятка сетей… Вот и следовало аппетит у мужиков отшибить… Могли, жадюги, все хозяйство мое порушить… А «заводик»-то, сами видали, поди, как думаете? Вить такое оборудование сызнова не скоро добудешь… Одних труб-то сколь… дымоходы-то у меня, поди, заметили, по низу выведены. Сверху дымка нет…
– Так все годы и держали «завод» в восточной отноге?
Адам Иванович ухмыльнулся.
– То-то, што нет… Ране-то в тайге аппарат держал… Да, видишь, несподручно. Далеко… Вот я и подумал перетащить к дому ближе… А тут еще Ромка-цыган ко мне прибился… Перетащили… вдвоем летом, да не рассчитал я, что восточная отнога – самая рыбная. И хоть участок мне на сходе выделили в восточной, да ить все одно лезут они… ночью не узоришь, как он сетей натычет…
– Значит, решили отвадить рыбаков от восточной
