— Вот не ожидал, Алексей Петрович, что вы окажетесь суеверным! — воскликнул Матов, отступая в глубь комнаты.
— Я и сам от себя не ожидал, да жизнь заставила: все какая-то надежда на то, что избежишь лишних напастей, которые зависят от самого себя, а не от начальства или от бога, — засмеялся Алексей Петрович, пожимая руку Матову.
— И что, помогает?
— В девяти случаях из десяти. Сегодня как раз десятый.
— Сдаюсь. У вас на этот раз стопроцентное попадание в десятку: и обедом накормлю, и колесо вам заменят, если с ним что случится.
— Значит, не зря, Николай Анатольевич, я не поздоровался с вами через порог.
— Выходит, что так. А теперь на ваше усмотрение: горячий душ или ванна. Говорят, очень полезно с дороги и перед обедом.
— Спасибо, но меня вчера вечером летчики угостили настоящей русской баней. С вениками, квасом и всем прочим, что к бане положено. И это случилось совсем рядом — в десяти верстах отсюда. Так что никакой такой дороги не было. Разве что прогулка. Тоже полезная перед обедом. Давайте лучше поговорим. Если у вас есть время.
— Время есть. Я к вашим услугам.
— Кстати сказать, с удивлением заметил, что ваш городок находится в весьма приличном состоянии: ни тебе пожаров, ни грабежей. Как это вам удалось? В других местах, где мне довелось побывать, жгут и грабят, как во времена Батыя.
— Это не моя заслуга, Алексей Петрович. Здесь комендант — человек высокой культуры и твердых правил. Он никому не позволяет безобразничать. А мы ему лишь помогаем.
— Да, с одной стороны, вроде бы дикость и варварство, а с другой… имеется приказ, разрешающий брать и отсылать домой, что попадется под руку. Я тут как-то остановил солдатика, совсем молодого парнишку — дома немецкие поджигал. Зачем, спрашиваю, ты это делаешь? А он, знаете ли, с таким вызовом, с такой ненавистью: «А они у нас как? Да еще баб с детишками в избах запрут и жгут. И что б я это им спустил? Пускай, — говорит, — меня расстреляют, а только мы все поклялись, что, как придем в неметчину, так устроим им то же самое, что они у нас устраивали». Потом разговорились с ним. Сам он из Белоруссии, партизанил, хлебнул немецкой оккупации выше головы. Он спокойно не может смотреть на целые немецкие дома, да еще брошенные хозяевами. И главное, себе ничего не берет. Мне, говорит, ихнего ничего не надо, но и им ничего оставлять не хочу. Потому что, считает, несправедливо: у нас все разорено, а у них останется целым. Велика в народе ненависть к немцам, — заключил Алексей Петрович. — И долго еще мы будем произносить это слово, вкладывая в него определенный смысл.
— К фашистам, — уточнил Матов.
— В том-то и дело, что немец и фашист в понимании народном одно и то же. И не скоро разъединятся в его сознании. Годы понадобятся, если не десятилетия.
— Да, — согласился Матов. — Такие раны не заживают долго. Но поддаваться чувству мщения непозволительно. Нам с этими немцами еще жить и жить на одной земле…
— Боюсь, что немцы не оценят нашего благородства. Я тут читал немецкие газеты. В них Геббельс сравнивает нас с гуннами, которые идут в Германию, чтобы уничтожить немецкий народ и его культуру. И не только немецкий, но и все другие народы, всю европейскую культуру. И будто бы они, немцы, защищают от нас Европу, и поэтому все европейские народы должны сплотится в борьбе с нашествием новоявленных гуннов. Не больше и не меньше. И немцы верят Геббельсу. Потому и дерутся так упорно, что еще больше озлобляет наших солдат. И не только немцы. У них в эсэсовских войсках кого только нет: и французы, и бельгийцы, и чехи, и поляки, и наши прибалты, и русские. Им-то, казалось бы, чего ради так драться? А вот поди ж ты.
— Пропаганда действует. Ведь немецкий народ Гитлера поддерживал, шел за ним без всяких сомнений. Были, конечно, исключения, но в массе своей… И поведение наших солдат с психологической точки зрения понятно и объяснимо, — кивнул головой Матов. — Я сам, признаться, с удовлетворением смотрю на развалины их городов. Но если это неизбежный результат боевых действий. В то же время мы, командиры воинских подразделений, не имеем права поддаваться эмоциям. Мы обязаны смотреть в будущее и убеждать наших бойцов в бессмысленности уничтожения ради уничтожения. Беда в том, что соблазну пограбить, погреть руки подвержены не только рядовые бойцы, но и командиры. И даже работники политорганов. Солдат возьмет себе какой-нибудь коврик или безделушку, а эти рыщут в поисках произведений искусств, музейных ценностей, они рассчитывают на будущее. На очень безбедное будущее, — уточнил Матов.
— Полностью с вами согласен, Николай Анатольевич. Эти пострашнее будут всех заурядных мародеров, вместе взятых. Давно известно, что ко всякому благородному делу всегда прилепляется всякая сволочь, и тоже под видом благодеяний для всего человечества. Конечно, все это со временем образуется, войдет в рамки, утрясется. Сейчас главное — закончить войну, — решил перевести разговор на другую тему Алексей Петрович. — Мне сказали, что вас отвели в тыл на переформирование. Скажите, Николай Анатольевич, с чем связана заминка в наступлении наших войск? Поговаривают, что командование фронтом не ожидало такого сопротивления немцев, войска не были к нему готовы. Может быть, если иметь в виду предыдущее наше победоносное шествие через Белоруссию и Польшу, мы слишком задрали нос?
— И это тоже имело место, дорогой Алексей Петрович. Но главное, конечно, не в этом. Главное в том, что мы вступили на территорию врага, что очень ударило по самолюбию немцев. Дерутся они отчаянно. К тому же Зееловский укрепрайон оказался более крепким орешком, чем мы ожидали. До этого мы наступали… как бы это вам сказать? — на полной инициативе командиров среднего звена: от дивизии до батальона и роты включительно. Более высокое командование лишь определяло направление и фиксировало достигнутое. Сейчас от батальонов мало что зависит: нужны армии, нужна координация сил более высокого масштаба. К сожалению, человек перестраивается с одного ритма на другой не сразу. Так что заминка наша перед Зееловскими высотами не более чем заминка. Да и командующий фронтом у нас не из тех, кто позволит слишком расслабляться.
— Спасибо за разъяснение, Николай Анатольевич. А то некоторые головы высказывают предположение, будто Жуков выдохся. Признаться, я не поклонник этого человека именно как человека, но как полководец он, безусловно, наиболее талантливый в Красной армии. Этого у него не отнимешь. Хотя за ним числится изрядное количество ошибок и промахов.
— Это какие же? — насторожился Матов.
— Ну, взять хотя бы его попытки использовать десантные войска. Все они,
