Командующий корпусом генерал-лейтенант Болотов держал свой командный пункт в старинном трехэтажном доме на окраине Берлина. Дом, окруженный всякими подсобными строениями, стоял в густом парке, почти не пострадавшем от бомбежек и артобстрелов. А вокруг, куда ни глянь, теснились танки и самоходки, на броне которых сидели чумазые танкисты и равнодушно взирали сверху на проходящие мимо пехотные роты. Зенитные батареи таращились в небо задранными вверх длинными стволами: время от времени в воздухе появлялись одиночные немецкие самолеты, взлетающие с берлинских аэродромов. Среди деревьев горбатились на «студебеккерах» зачехленные «катюши», возле них торчали часовые. На одной из аллей тяжелые гаубицы методично били в сторону густого облака пыли и дыма, весящего над городом. Поодаль, на зеленой лужайке, сидели сотни две-три пленных немцев, в основном мальчишки и старики из фольксштурма, посреди них стояла походная кухня, длиннотелый повар-армянин в сером от грязи колпаке раскладывал кашу в подставляемые пленными миски и котелки. В воздухе кружились пепел и сажа, оседая на деревьях, на траве, на людях и машинах.
Командир корпуса встретил Матова неприветливо.
— Долго вас ждать приходится, полковник, — проворчал он, выслушав доклад комдива, в том числе и о заторах на дорогах, помешавших дивизии вовремя прибыть на место. — Инициативы вам не хватает, инициативы. В вас еще, к сожалению, чувствуется штабник. А в теперешней обстановке инициатива особенно нужна всему командному составу: картина боя меняется постоянно, противник контратакует, используя знание города, подземных ходов, метро и прочее. Вам надо будет учесть все это при ведении боев. А теперь смотрите сюда, — ткнул Болотов карандашом в расстеленную на столе карту города. — Вот здесь наступает дивизия генерала Супрунова, здесь — генерала Латченкова. Обе дивизии понесли большие потери в рядовом и офицерском составе: в ротах осталось по двадцать-тридцать человек. В силу этого пришлось по две-три роты сводить в одну, полки переводить на двухбатальонный состав. Обе дивизии вот с этой вот площади расходятся влево и вправо. Вы занимаете промежуточное место и наступаете в сторону западной части Тиргартен-парка. Задача корпуса и ваша в том числе — отсечь вот эту часть кварталов от центра, — обвел Болотов карандашом желтое пятно от пролитого на карту чая. И уточнил: — Вместе с обороняющимися здесь частями противника. До полного их уничтожения. Задача ясна?
— Так точно, товарищ генерал-лейтенант! — вытянулся Матов. — Разрешите приступить к выполнению?
— Подождите, Николай Анатольевич, — остановил Болотов Матова, на глазах превращаясь из властного генерала в пожилого усталого человека с седым бобриком волос на круглой голове. — Собственно говоря, командуете вы дивизией неплохо. Я бы даже сказал — хорошо. А что ваше начальство в моем лице бывает недовольно, так на то оно и начальство. Но оно не только ворчать и покрикивать умеет, но и ценить своих подчиненных. А посему… — Генерал расправил плечи, в голосе его зазвучали торжественные ноты: — А посему разрешите, дорогой мой Николай Анатольевич, поздравить вас с присвоением очередного звания — генерал-майора! — и с этими словами протянул Матову золотистые генеральские погоны.
— Служу Советскому Союзу! — произнес Матов скорее с удивлением, чем с радостью: никак не ожидал такого подарка. Да и дивизией командует менее полугода.
— Подождите, генерал, и это еще не все. От имени Президиума Верховного Совета СССР и командования Красной армии вручаю вам орден Ленина за стойкость и умелые действия, проявленные во время осуществления Висло-Одерской наступательной операции. Поздравляю от всей души! — и Болотов протянул Матову руку.
— Спасибо, товарищ генерал, — растрогался Матов и даже забыл уставной ответ по такому случаю. И тут же спохватился: — Но ведь не я один проявил стойкость и прочее, товарищ генерал.
— Есть и на других награды, — успокоил его Болотов. — Рядовых и офицеров мы уже наградили, а на командный состав дивизии награды пришли только что. Сейчас на вручение наград нет времени, а как возьмем Берлин, так при развернутом строе… ну и так далее. И за все сразу. В том числе и за бои на Кюстренском плацдарме, и за прорыв обороны немцев на Зееловских высотах. Никто не будет обойден.
— Разрешите приступить к выполнению приказа?
— Выполняйте, генерал. И пусть вам сопутствует удача.
Погоны Матов нацепил в машине, орден убрал в чемодан, чтобы надеть его, когда и другие получат свои ордена.
Дивизия медленно втягивалась в город.
На улицах немцы, пленные и гражданские, разбирали завалы, очищали проезжую часть, угрюмо смотрели на движущиеся мимо машины с советскими солдатами. На бетонной глыбе сидел конвоир, положив винтовку себе на колени, курил и сонными глазами таращился на лежащие перед ним развалины. Распоряжался немцами немец же в гражданской одежде, с белой повязкой на рукаве. Он размахивал руками, покрикивал, — чувствовалось, что распоряжаться ему не впервой.
Матов всю эту картину схватил одним взглядом из своего джипа и попытался представить себе подобную картину в Москве — картина не получалась. И не потому, что немцы Москву так и не взяли, а потому, что никто не верил, что они ее возьмут. Может быть, и немцы не верили, что мы будем в Берлине, и продолжают не верить, но это не имеет значения, верят они или нет, потому что мы уже в Берлине и потому, наконец, что всегда верили, что будем здесь раньше или позже.
На машинах доехали до Грюневальд-штрассе, дальше проехать было невозможно: дороги запружены танками и самоходками, жмущимися поближе к уцелевшим стенам домов, на перекрестках стоят тягачи с пушками, расчехленные «катюши» — все это томится в ожидании своего часа. Впереди, там, где коробки домов теряются в дыму и пыли, безостановочно ухает и стучит, и Матов по звукам определяет, что именно ухает и стучит и как далеко отсюда. Сравнение со всё и всех пожирающей чудовищной машиной или многоголовой гидрой в голову ему, в отличие от писателя Задонова, не приходит.
Командира правофланговой моторизованной дивизии генерал-майора Латченкова Матов нашел на втором этаже пятиэтажного дома. Знакомы они недавно: Латченков заменил раненого комдива на Кюстринском плацдарме. Вместе отбивали атаки немцев, стремившихся отбросить части Красной армии за Одер. Латченков нравился Матову своей рассудительностью и невозмутимым спокойствием.
— А-а, полковник! Прибыли наконец! — встретил его Латченков. — Как настроение? — И, заметив новые погоны на плечах Матова: — Да вас поздравить надо, генерал! Рад за вас, душевно рад! Поэтому и вопрос свой про настроение снимаю как не актуальный.
— Настроение боевое не только у меня, но и у всей дивизии, — уточнил Матов.
— Ну и прекрасно. Другим оно и не может быть: дело-то к концу идет. А теперь давайте разберемся, какие вам сменять части
