В небольшом помещении, расположенном в конце длинного и узкого коридора, горело два керосиновых фонаря, подвешенных к потолку, стоял стол, за столом сидели восемь человек в английской и американской форме — по четверо друг против друга, — играли в карты. Они обернулись, и Алексей Петрович, переступив порог и дотронувшись кончиками пальцев до своей фуражки, произнес сперва по-русски, потом по-английски:
— Здравствуйте, господа.
— О-ооо! — общий восторженный вопль был ему ответом.
Все встали. Выдвинулся высокий человек в американской желтоватой форме, нахлобучил на голову пилотку с какими-то знаками на ней, щелкнул каблуками, представился:
— Майор американской армии Стив Николсон.
Затем по очереди представились другие. Англичан оказалось пятеро: два капитана, остальные лейтенанты, американцев двое и один канадец — все офицеры.
Алексей Петрович уже встречался с освобожденными из плена союзниками. Здесь, в Берлине, и встречался. Радовались освобождению и встрече не только бывшие пленные, но и наши солдаты и офицеры, впервые увидевшие союзников, о которых все годы войны шло столько разговоров и столько возлагалось надежд на открытие ими второго фронта. И вот — вот они, эти союзники. Пусть не с оружием, пусть в качестве бывших военнопленных, но и они воевали с фашистами, они тоже внесли свой вклад в уже близкую победу. Были смех, слезы, объятия. И все-таки бывшие пленные союзники мало походили на тех пленных, превращенных в живых скелетов, которых повидал Задонов на длинном пути от восточных границ Белоруссии до Берлина. И это отметили все, кто прошел тот же путь, кто открывал ворота майданеков и освенцимов.
Да, это были другие пленные, и, судя по их внешнему виду, отношение к ним со стороны немцев было тоже другое. И того уж пыла к союзникам Алексей Петрович не испытывал, хотя дело, конечно, не в союзниках, а в немцах, но так уж мы устроены: больше понимаем тех и сочувствуем тем, кто сполна разделил с нами одну и ту же нелегкую судьбу.
За всех говорил Николсон. Для начала он заявил, что по профессии он юрист и поэтому знает все тонкости гражданского права свободного демократического общества. Затем он потребовал, чтобы взятые вместе с ними немцы, охранявшие их, были расстреляны, а еще лучше, чтобы им, бывшим пленным, дали оружие и они сами бы этих немцев расстреляли. Потому что охранявшие их немцы — три человека — держали пленных впроголодь, не выпускали из помещения для отправления естественных надобностей, то есть нарушали женевскую конвенцию о военнопленных. Охранники так и так будут расстреляны за свои преступления, но они, бывшие пленные, освобожденные доблестными солдатами Красной армии, имеют право на возмездие в связи с законами военного времени и законами Соединенных штатов Америки, которые допускают подобное возмездие в условиях войны. Только после этого они согласны отправиться в тыл.
Алексей Петрович по нескольку раз переспрашивал американского майора по поводу тех или иных фраз, уточнял формулировки, ему на помощь в таких случаях приходил капитан англичанин, переводивший с американского на английский незнакомые Задонову слова, но было заметно, что англичанин не разделяет уверенности майора. Остальные согласно кивали головами — скорее всего из солидарности.
Алексей Петрович давно уже понял, чего хочет майор, но «тянул резину», соображая, как выпутаться из щекотливого положения. Он был уверен, что никто не позволит союзникам приводить в исполнение их приговор, тут и сомнения не могло быть. Но не скажут ли потом эти освобожденные из плена, что мы, русские, покрываем преступления фашистов? Поэтому он слушал американца, согласно кивая головой, не перебивая, с тем невозмутимым видом, с каким слушал не слишком умных женщин.
— Я не знаю американских законов, — заговорил Алексей Петрович, когда майор закончил свою длинную речь. — Но я знаю законы своей страны. А эти законы не позволяют расстреливать пленных, если это не диктуется крайней необходимостью. Сейчас такой необходимости я не вижу. К тому же немцы, которые охраняли доблестных союзников, уже отправлены в лагерь для военнопленных. Поэтому я, полковник Задонов, ничем не могу помочь господам союзникам, даже если бы очень захотел.
— Но мы же просили господина генерала! — возмутился майор Николсон. — Мы просили его не отправлять этих немцев в тыл, потому что они затеряются среди других военнопленных, и тогда их никак не отыскать.
— Я весьма сожалею, господа, но генерал не знает английского языка, тем более американского, и не мог понять, чего вы от него хотите. Более того, он думал, что вы хотите, чтобы вам дали оружие и вы бы воевали вместе с нашими солдатами.
Задонова слушали внимательно, тоже кивали головами, иронии на счет «американского языка», похоже, не заметили.
— Смею вас заверить, господа, — продолжил Задонов уверенно, — что фамилии немцев, которые так издевались над вами, записаны, так что отыскать их не составит никакого труда. Более того, чем быстрее вы отправитесь в тыл, тем быстрее можете разрешить конфликт между вами и вашими бывшими охранниками.
Насчет того, отправлены ли охранники в тыл и записаны ли их фамилии, Задонов ничего не знал, но что он мог сказать еще? Только то, что сказал, и ничего другого. И, чтобы сгладить как-то впечатление от своих слов, он стал выяснять у майора, как он попал в плен, где и как давно это было.
— О, я попал в плен во время арденнского кошмара! — воскликнул майор Николсон. — Немцы перли на нас, как дьяволы из преисподней. Они сметали все на своем пути, не щадя никого. Их «тигры», «пантеры» и «фердинанды» раскупоривали наши «шерманы», как банки с прокисшим зеленым горошком. Противостоять им было невозможно. Мы уже думали, что нам придется эвакуироваться на острова. Я поражаюсь, полковник, как вы умудрились выстоять против такого напора. Я много изучал ваш опыт боев с немцами и пришел к убеждению, что против «тигров» вы боролись исключительно с помощью «коктейля Молотова».
— Вы заблуждаетесь, майор. «Коктейль Молотова» мы использовали только в начальный период войны, — возразил Задонов со снисходительной усмешкой, хотя и знал, что в Венгрии, под Балатоном, именно этим «коктейлем» были остановлены «тигры» и «пантеры» эсэсовских танковых дивизий, переброшенных Гитлером с Западного фронта, потому что ни наши танки и самоходки, ни противотанковая артиллерия, имеющие калибр семьдесят шесть миллиметров, не брали в лоб немецкую броню. Но не станешь же объяснять союзникам такие
