Впрочем, полковник Клименко столько раз за три с лишком года войны сталкивался со всякими нелепостями, исходящими в основном от вышестоящих начальников и усугубляемых нижестоящими, что привык оправдывать эти нелепости тем, что наверху виднее, а его дело — подчиняться.
Но нынешняя нелепость особого свойства: она локальна, четко обрисована, бьет в глаза. За ней не стоят никакие высшие цели и соображения, а лишь прихоть командующего армией — посмотреть атаку за огненным валом своими глазами в боевой обстановке. Потому что любые другие цели должны быть подкреплены и другими средствами. А теперь выпутываться из этого дела придется командиру дивизии.
Полковнику Клименко меньше всего было жаль штурмовиков, попавших в беду. Это была чужая рота, не из его дивизии, к тому же — штрафники, как бы предназначенные на убой, и за них с полковника Клименко спрашивать не станут. Тем более что загнал роту в пасть к немцам сам командарм. Так что дай бог выручить своих. Но за своих спросить могут. Клименко знал, что комфронта Жуков еще при обороне Москвы отдал приказ об ответственности командиров всех степеней за напрасную трату живой силы, за лобовые атаки на неподавленные огневые точки, слыхал, что во исполнение этого приказа слетело несколько голов, правда, все больше у мелкой сошки, и от этого, разумеется, мало что изменилось. Но Жуков есть Жуков, а полковник Клименко как раз та самая мелкая сошка, с которой могут спросить, потеряй он свои батальоны, могут потребовать отчета, явится комиссия, закопошится прокуратура, начнет мытарить, а генерал Валецкий останется в стороне… Так что своих выручать надо.
Второй эшелон атакующих — два пехотных батальона и рота танков — увязли в километре от своей передовой практически на открытом месте и теперь отбивали одну атаку немцев за другой. Немцев понять можно: они долго готовили оборону, все продумали, все тут перерыли, понастроили опорных пунктов — и вдруг такая неожиданность: русские без всяких усилий прошивают эту оборону, седлают их прифронтовую рокаду, по которой так удобно маневрировать, а главное — совершенно непонятно, ради чего. Тут и сам, окажись на месте немцев, пошел бы на все, чтобы эту прореху ликвидировать. Сейчас у немцев, поди, телефоны дымятся от разносов и всяческих категорических приказов. Вот бы послушать…
Телефонист протянул полковнику Клименко трубку.
— Тринадцатый на проводе, товарищ полковник, — предупредил он, зажимая трубку рукой.
Тринадцатый — это командир стрелкового корпуса генерал Болотов. Ему бы тоже положено быть на КП дивизии Клименко, коли сюда пожаловал сам командарм, но он сумел отбояриться от присутствия, остался у себя и до сих пор молчал, будто все, что здесь происходит, имеет место не на участке его корпуса, а у соседа. Правда, в армии всем известно, что генерал Болотов сам претендовал на должность командующего армией, но кандидатура его почему-то не прошла, и с тех пор он не в ладах с Валецким, перебежавшим ему дорогу, хотя каждому ясно, что Валецкий тут ни при чем.
— Александр Владимирович! Ну что там у тебя? — услыхал Клименко басистый голос комкора Болотова.
— Два батальона, товарищ тринадцатый, застряли в километре от передовой. Немцы пытаются их окружить и уничтожить. А у меня с огурцами туго, товарищ тринадцатый.
— А что эта рота? Как ее там? Держится еще?
— Насколько могу судить отсюда, рота ведет бой на подступах к населенному пункту в квадрате 21–34. Там проходит рокада…
— Знаю, знаю… Так пусть эта рота атакует в обратном направлении: сами спасутся и батальонам твоим застрявшим помогут. А насчет огурцов… Приказ тебе известен, так что напоминать считаю излишним. Ну, действуй! — И положил трубку.
— Есть действовать, — буркнул Клименко в пустоту, а про себя подумал: «Уже успели настучать, жополизы проклятые!» И почувствовал, как беспричинное бешенство начинает овладевать им все больше и больше. Чтобы несколько успокоиться, принялся сворачивать «козью ножку». Сворачивал не спеша, боясь потерять хотя бы крошку табаку, зализал края, склеил, зажег спичку, прикурил. Выпустив густую вонючую струю дыма, спросил, не повернув головы:
— С ротой связь установили?
— Никак нет, товарищ полковник! — вытянулся рядом коротышка-майор, начальник связи дивизии. — Два раза уже посылали — не могут пробиться: пулеметы, снайпера… Зря людей теряем, товарищ полковник.
— Если связи через полчаса не будет, — неожиданным фальцетом вскрикнул Клименко, повернувшись к майору грузным телом, — я т-тебя, мать-перемать!.. Полчаса на установление связи! Понял? Не установишь — сам пойдешь.
— Есть самому идти, товарищ полковник! — и майор, побледнев, снял с гвоздя, вбитого в бревенчатую стену, автомат, нахлобучил на голову каску и покинул КП дивизии.
Остальные офицеры переглянулись, подобрались, приготовились ко всяким неожиданностям. А на полковника Клименко накатило:
— Прохоров! — все тем же фальцетом выкрикнул он, словно люди его были туги на ухо или находились где-то в другом помещении.
Молодцеватый подполковник, начальник артиллерии дивизии, выступил вперед, но на лице его не было ни страха, ни почтения, словно гнев комдива касался кого угодно, только не его.
— Что там у тебя с огурцами, Прохоров? — спросил Клименко, сбавляя тон.
— По четверти боекомплекта на орудие, еще меньше — на минометы, — приврал Прохоров, полагая, что начальству не положено знать всю правду, иначе оно использует ее во вред подчиненному. И добавил: — К вечеру обещали довести до трех комплектов.
— Видишь деревню слева? Дай туда пару хороших залпов. Но чтобы тик в тик, а то я вас знаю: раскидаете по всей площади, — приказал Клименко, знавший, что у Прохорова непременно есть в загашнике неучтенные снаряды и мины.
— Никак нет, товарищ полковник! Деревня пристреляна, огонь будет точным.
— Ладно, посмотрим. Выполняй!
В это время от дальней полосы леса, за которым сейчас дрались практически обреченные на уничтожение штурмовики, хотя, может быть, еще и не догадывающиеся о своей обреченности, взлетели три красные и три зеленые ракеты.
Через минуту сигнал повторился.
Все штабные столпились возле щели и с напряженным вниманием вглядывались в ту сторону.
— Чего они там дурака валяют? — спросил полковник Клименко, ни к кому не обращаясь. — Какие у вас сигналы с ними оговорены?
Вопрос относился к подполковнику Прохорову, который в эту минуту говорил по телефону. Прохоров, не закончив разговора, опустил трубку, пожал плечами.
— Никаких сигналов, товарищ полковник. Расчет был на проводную связь или, в крайнем случае, на связь через посыльных.
— Вы рассчитывали… А они на что сейчас рассчитывают?
— Может, это немцы? — высказал кто-то робкое предположение.
— Немцам-то это зачем? — снова начал заводиться полковник Клименко.
— Ну-у, ввести в заблуждение, дезориентировать… Они же видели наши сигналы перед атакой.
— Дезориентировать, заблуждение… Черт
