Сопротивляться не было сил.
– Я пойду с тобой, – сказала я. – Но ты должен взять Катрин, Роджиан и Нисрин.
Нафах подошел посмотреть, в чем дело. Когда он увидел меня, его лицо исказилось от гнева.
– Опять ты! – воскликнул он и дал каждой из нас по пощечине.
– Я не пойду без них! – крикнула я в ответ, и Нафах принялся осыпать нас ударами, пока у нас не онемели лица, а у Роджиан изо рта пошла кровь.
Потом они с Салваном схватили меня с Роджиан, оторвали от Катрин и Нисрин и поволокли вниз по лестнице. Под шагами Салвана скрипели ступени. Я не попрощалась с Катрин и Нисрин и даже не оглянулась, когда меня уносили.
Нападение на Синджар и захват девушек в качестве секс-рабынь не было спонтанным решением какого-нибудь боевика в пылу сражения. ИГИЛ спланировало все это заранее: как они захватят наши дома, как отберут девушек, кто будет «сабия», кого дарить, а кого продавать. Они даже обсуждали этот вопрос в своем красочном пропагандистском журнале «Дабик», привлекая на свою сторону новичков. На своих базах в Сирии и Ираке они несколько месяцев составляли планы работорговли, определяя, что дозволяется, а что нет по исламским законам, и записали эти жестокие правила, чтобы им следовали все члены «Исламского государства».
Ознакомиться с этими положениями может каждый – их подробности изложены в инструкции, изданной Департаментом исследований и фатвы «Исламского государства». Они производят гнетущее впечатление отчасти из-за самой темы и отчасти из-за того, как ее формулирует ИГИЛ – как будто это государственный закон, авторы которого полностью уверены, что их поступки оправданы Кораном.
«Сабия» можно подарить или продать по прихоти хозяина, «потому что они просто собственность», – говорится в инструкции «Исламского государства». Женщин нельзя отделять от маленьких детей – поэтому Дималь и Адки оставили в Солахе – но больших детей, как Малика, забирать у матерей можно. Существуют правила относительно того, что делать, если сабия забеременеет (тогда ее нельзя продавать), или если ее хозяин умрет (она передается как «часть его наследства»). Хозяин может заниматься сексом с несовершеннолетней рабыней, если она «подходит для полового сношения», а если нет, то полагается «наслаждаться ею, не вступая в сношение».
Поразительно, как мы принимаем решения, думая, что один выбор ведет к пыткам, а другой к спасению, и не понимая, что мы находимся в мире, где все пути ведут к одному и тому же ужасному концу.
Большинство таких правил ссылается на Коран и средневековые исламские законы, которые ИГИЛ применяет избирательно и ждет от своих последователей их буквального исполнения.
Это ужасный документ. Но ИГИЛ и его члены далеко не первые, кто придумал такое. Изнасилование использовалось в войнах как своеобразное оружие на протяжении всей истории. Я никогда не думала, что у меня будет что-то общее с женщинами Руанды – раньше я вообще не знала, что существует такая страна, – а теперь меня сравнивают с жертвами тамошних военных преступлений, таких страшных, что обсуждать их стали только за шестнадцать лет до того, как ИГИЛ пришло в Синджар.
Боевик внизу отмечал покупки и передачи в книге, записывая наши имена и имена взявших нас боевиков. В отличие от верхнего этажа, на нижнем этаже царили порядок и спокойствие. Я села на диван рядом с другими девушками, но мы с Роджиан были слишком напуганы, чтобы разговаривать с ними. Я думала о том, как меня схватил Салван, какой он сильный и как легко он одолевает меня голыми руками. Как бы я ни сопротивлялась, я никогда не смогу дать ему отпор. От него пахло гнилыми яйцами и одеколоном.
Я смотрела на пол, на обувь и ноги проходивших мимо меня боевиков и девушек. Заметив в толпе худые, почти женские ноги в сандалиях, и не успев осознать, что я делаю, я вскочила и подбежала к мужчине с этими ногами.
– Пожалуйста, заберите меня, – принялась я умолять его. – Делайте со мной, что хотите, я не хочу достаться этому чудовищу.
Просто поразительно, как мы принимаем решения, думая, что один выбор ведет к пыткам, а другой к спасению, и не понимая, что мы находимся в мире, где все пути ведут к одному и тому же ужасному концу.
Не знаю, почему худой мужчина согласился, но, взглянув на меня, он повернулся к Салвану и сказал:
– Она моя.
Салван не возражал. Худой мужчина оказался судьей из Мосула, и никто ему не перечил. Я подняла голову и чуть ли не улыбнулась Салвану, думая, что обвела его вокруг пальца, но он схватил меня за волосы и резко пригнул к себе.
– Ладно, пусть забирает, – сказал он. – Через несколько дней ты все равно попадешь ко мне.
А потом он оттолкнул меня так, что я едва не упала.
Я прошла за худым мужчиной к письменному столу.
– Как тебя зовут? – спросил он тихим, но недобрым голосом.
– Надия, – ответила я, и он повернулся к ведущему учет.
Тот, похоже, узнал мужчину сразу же и начал записывать данные, произнося вслух наши имена: «Надия, Хаджи Салман». Его голос при имени моего владельца чуть дрогнул, как если бы он чего-то боялся, и я подумала, не совершила ли я огромную ошибку.
6Роджиан, такую юную и невинную, забрал Салван, и сейчас, спустя несколько лет, во мне до сих пор горит ненависть к нему. Я мечтаю о том, что когда-нибудь перед судом предстанут все эти боевики, а не только лидеры вроде Абу Бакра аль-Багдади. Все охранники и хозяева рабынь; каждый, кто стрелял из автоматов и сталкивал тела моих братьев в общую могилу; каждый боевик, который промывал мозги мальчикам, чтобы те возненавидели своих матерей, родивших их езидами; каждый иракец, который приветствовал террористов в своем городе и помогал им, думая про себя: «Наконец-то мы избавимся от этих неверных». Все они должны ответить за свои преступления, как главари нацистов после Второй мировой войны, без шанса скрыться и избежать правосудия.
В моих мечтах первого судят Салвана, и против него свидетельствуют все девушки из второго дома в Мосуле.
– Вот он, – говорю я, указывая на чудовище. – Вот этот, огромный. Это он пугал нас всех. Он дважды ударил меня по лицу.
Затем Роджиан, если она хочет выступить, рассказывает суду, что он с ней сделал. Если она слишком напугана или потрясена, чтобы говорить, за нее могу рассказать я.
– Салван не только купил ее и постоянно насиловал, но и бил при всякой возможности, – говорю я суду. – Даже в первую ночь, когда Роджиан смертельно боялась и устала и при всем желании не могла бы дать отпор, Салван
