– Вот, наверное, здорово было! – мечтательно прошептал взволнованный Лебрак. – А кого же всё-таки услышала Богоматерь? Вельранцев или лонжевернцев? Что они получили: солнце или дождь?
– Ах, да, чтобы уж закончить. Всем достался град!
V. Междоусобные ссоры
Лишь кровью можно смыть такое оскорбленье!
Корнель{46}. «Сид». Акт I, cц. 5[43]В пятницу утром перед началом занятий они собрались в школьном дворе.
– Здорово всё-таки мы вчера повеселились!
– А знаешь, Тижибюс, когда шел домой, заблевал всю стену Менелотов.
– Страхоглазый тоже. Он точно отдал обратно всю свою картошку и хлеб. А вот насчет сардин и шоколада не знаю.
– Это всё сигары!
– Или водка!
– И всё равно праздник что надо! Хорошо бы повторить через месяц.
В дальнем углу двора, где находился амбар папаши Гюгю, Лебрак, Гранжибюс, Тентен и Було продолжали поздравлять друг друга, радоваться и нахваливать великолепную пирушку, которую они сами себе устроили в четверг вечером.
Впечатлений и вправду было не занимать, потому что, возвращаясь домой, три четверти сотрапезников были пьяны, а примерно полдюжины стали жертвой сногсшибательной тошноты, которая заставляла их останавливаться и с напряженным горлом, липким языком и бунтующим желудком прислоняться к ограде или присаживаться куда попало, на какой-нибудь камень и прямо на землю…
Они обсуждали вечные и чистые радости, которым предстояло еще долго храниться в девственных и чувствительных душах, когда всеобщее внимание неожиданно привлекли громкие гневные вопли, сопровождаемые звучными оплеухами и страшными ругательствами.
Все бросились туда, откуда доносился шум.
Держа левой рукой за патлы Бакайе, Курносый другой рукой что есть силы колотил его, крича ему прямо в ухо, что он гнусный притвора и грязная сволочь. И он, парни, врежет ему, чтобы проучить эту свинью!
За что проучить? Никто из старших пока не знал.
Услышав звук ударов и ругательства воюющих, отец Симон поспешно примчался на место происшествия и прежде всего растащил их. Затем он поставил мальчишек перед собой, придерживая одного правой, а другого – левой рукой. Чтобы подавить всякое поползновение к бунту, он по справедливости влепил обоим отсидку после уроков. И только потом, при помощи такого массированного удара самолично обеспечив спокойствие, пожелал выяснить причины этой столь внезапной и жестокой ссоры.
«Курносый остается после уроков! – размышлял Лебрак. – Вот уж некстати… Как раз сегодня вечером он очень нужен. Придут вельранцы, и никто не будет лишним».
– Так и знал, – припомнил Тентен, – что этот поганый колченогий в один прекрасный день сыграет с Курносым злую шутку. Старик, вообще-то это потому, что он ревнует Тави, а она смеется над ним. Он уже давно старается навредить Курносому, чтобы его наказали. Я сам видел, и Крикун тоже. Тут к гадалке не ходи.
– Но с чего вдруг они так сцепились?
И младший потихоньку просветил Лебрака и его подданных… Впрочем, все заранее были уверены, что правда в этой истории – на стороне Курносого. Тем более что они приятельствовали с помощником главнокомандующего и что как раз сегодня вечером армия нуждалась в нем. Так что они устроили стихийную демонстрацию в его защиту, чтобы таким образом засвидетельствовать, что виноват один Бакайе, а его соперник невинен, как новорожденный козленок.
И под натиском свидетельств и этой великолепной демонстрации, подавившим чувство справедливости, отец Симон вынужден был, если он не хотел полностью утратить доверие учеников и погубить в зародыше их представление о правосудии, оправдать Курносого и приговорить хромоножку.
А произошло следующее.
Курносый перед всеми так прямо и сказал, из осторожности опустив некоторые подготовительные детали, возможно, тоже имевшие значение.
Он оказался в уборной вместе с Бакайе, и тот спецально предательски напи́сал на него. Такого оскорбления он, разумеется, стерпеть не мог. Поэтому они подрались, и он наградил обидчика цветистыми эпитетами, сопроводив их градом пощечин.
На самом деле всё было несколько сложнее.
Войдя в одну уборную, чтобы справить одинаковую нужду, Бакайе и Курносый скрестили свои струи над предназначенным для этого отверстием. Этот перешедший в игру простой акт вызвал естественное соперничество… И Бакайе настаивал на своем превосходстве, он по-настоящему нарывался.
– Моя струя длиннее твоей, – заметил он.
– Неправда, – не согласился Курносый, уверенный в себе и собственном опыте. И тогда оба, привстав на цыпочки и раздув животы так, что они сделались похожи на бочонки, постарались превзойти один другого.
Их фонтаны не дали никаких убедительных доказательств превосходства кого-либо из них. Тогда Бакайе, которому так и не терпелось подраться, придумал другое.
– Зато моя толще! – заявил он.
– Дудки! – не согласился Курносый. – Моя!
– Врун! Давай сравним.
Курносый подготовился к проверке. И как раз в момент сравнения Бакайе, который сохранил про запас то,
