Бергер хлопотал над ними. Лебенталь сварганил суп из брюквы. Им дали выпить воды, после чего в полузабытьи они снова погрузились в сон. Затем Пятьсот девятый вдруг почувствовал, как медленно отступавшее окоченение ладони сменилось ощущением тепла. Мимолетное робкое воспоминание. Откуда-то издалека. Тепло. Он открыл глаза.
Овчарка лизала ему руку.
— Воды, — прошептал Пятьсот девятый.
Бергер помазал ему йодом ободранные суставы. Он поднял глаза, взял миску с супом и поднес ее ко рту Пятьсот девятого.
— Вот, пей.
Пятьсот девятый стал пить.
— Что с Бухером? — мучительно спросил он.
— Он лежит рядом с тобой.
Пятьсот девятый попробовал задать еще вопрос.
— Он жив, — сказал Бергер. — Отдохни.
На перекличку их пришлось выносить и положить вместе с больными, которые больше не могли ходить, на землю перед бараком. Стемнело, но небо было ясное.
Начальник блока Больте провел перекличку. Он внимательно посмотрел на лица Пятьсот девятого и Бухера, как разглядывают раздавленных насекомых.
— Оба — мертвые, — сказал он. — Чего ради они лежат здесь вместе с больными?
— Они не мертвые, господин шарфюрер.
— Еще нет, — добавил староста блока Хандке.
— Значит, завтра они «вылетят в трубу». Можно отдать голову на отсечение.
Больте быстро ушел. У него были деньги, и он решил сгонять партию в карты.
— Разойдись! — прокричали начальники блоков. — Кому идти за едой, шаг вперед!
Ветераны осторожно отнесли Пятьсот девятого и Бухера в барак. Хандке с ухмылкой наблюдал за этим.
— Эти оба, что у вас, из фарфора, а?
Никто ему не ответил. Он еще немного постоял и потом тоже ушел.
— Вот свинья! — пробурчал Вестгоф и сплюнул. — Грязная свинья!
Бергер внимательно разглядывал его. Вестгофа уже некоторое время одна мысль о лагере приводила в бешенство. Утратив спокойствие, он таинственно размышлял о чем-то, разговаривал сам с собой, затевая всякие споры.
— Поспокойнее, — резко бросил Бергер. — Не шутите. Мы все знаем, что происходит с Хандке.
Вестгоф уставился на него.
— Заключенный, такой же, как мы. А такая свинья. Ну прямо…
— Это каждому знакомо. Есть десятки в его положении, которые еще хуже. Власть развращает, тебе это уже давно пора знать. Вот, а теперь помоги-ка нам.
Они приготовили Пятьсот девятому и Бухеру каждому по кровати. Для этого шестерым пришлось лечь на пол. Одним из них был Карел, мальчик из Чехословакии. Он помогал втаскивать обоих.
— Шарфюрер ничего не понимает, — сказал он Бергеру.
— Ну?
— Не вылетит их прах в трубу. Завтра это не произойдет. Это точно. Можно было бы спокойно заключать пари.
Бергер посмотрел на него. Маленькое личико было полно взрослой деловитости. «Вылететь в трубу» — это было лагерное выражение о тех, кого сжигали в крематории.
— Послушай, Карел, — сказал Бергер. — С эсэсовцами можно заключать пари только тогда, когда уверен, что проиграешь. Но и тогда лучше не стоит.
— Завтра они не вылетят в трубу. Причем оба. Те, что там, другое дело. — Карел показал на трех мусульман, которые лежали на полу.
Бергер снова окинул его взглядом.
— Ты прав, — сказал он.
Карел кивнул не без особой гордости. Он неплохо разбирался в этих вещах.
На следующий вечер к ним вернулся дар речи. Их лица были истощены, поэтому припухлостей не было. Кожа была иссиня-черной, губы разодраны, но глаза — живые.
— Не шевелите губами, когда говорите, — сказал Бергер.
Это было несложно. Они освоили такую премудрость за годы, проведенные в лагере. Каждый, посидевший продолжительное время, умел говорить, не напрягая ни один мускул.
После того как принесли пищу, раздался неожиданный стук в дверь. У всех сжались сердца. Каждый про себя задал вопрос: «Неужели они все же пришли, чтобы забрать обоих?»
Стук повторился, осторожно и едва слышно.
— Пятьсот девятый! Бухер! — прошептал Агасфер. — Делайте вид, что вы мертвые!
— Открой, Лео, — прошептал Пятьсот девятый. — СС приходят не так.
Стук прекратился. Несколько секунд спустя в бледном свете окна выросла тень, сделавшая знак рукой.
— Открой, Лео, — проговорил Пятьсот девятый. — Это из трудового лагеря.
Лебенталь открыл дверь, и тень впорхнула внутрь.
— Левинский, — сказал он в темноту. — Станислаус. Кто не спит?
— Все.
Левинский пытался на ощупь приблизиться к говорившему в темноте Бергеру.
— Где? Я боюсь на кого-нибудь наступить.
— Стой на месте. Подошел Бергер.
— Здесь. Садись сюда.
— Оба живы?
— Да. Они лежат слева рядом с тобой. Левинский что-то сунул в руку Бергера.
— Здесь вот кое-что…
— Что?
— Йод, аспирин и вата. Здесь еще моток марли. А это перекись водорода.
— Прямо настоящая аптека, — сказал удивленно Бергер. — Откуда у тебя все это?
— Стащили. В госпитале. Один из нас там делает уборку.
— Хорошо. Все пригодится.
— А это сахар. Кусковой. Дай им его в растворе. Это полезно.
— Сахар? — спросил Лебенталь. — Откуда он у тебя?
— Откуда-нибудь. Ты ведь Лебенталь, да? — спросил Левинский в темноту.
— Да, а почему вдруг?
— Потому что ты об этом спрашиваешь.
— Я не поэтому спросил, — ответил обиженно Лебенталь.
— Я не могу тебе сказать, откуда он. Его достал кто-то из девятого барака. Для обоих. И еще немного сыра. А эти шесть сигарет от одиннадцатого барака.
Сигареты! Целых шесть сигарет! Потрясающее богатство. Все на мгновение замолчали.
— Лео, — произнес Агасфер. — Он лучше, чем ты.
— Ерунда. — Левинский говорил отрывисто и быстро, словно задыхаясь. — Они принесли это до того, как заперли бараки. Знали, что я могу пройти оттуда сюда, когда лагерь взаперти.
— Левинский, — шепотом произнес Пятьсот девятый. — Это ты?
— Да.
— Ты можешь выйти?
— Ясное дело. Иначе как бы я появился здесь? Я — механик. Кусок проволоки, все очень просто. Я неплохо разбираюсь в замках. Кроме того, всегда можно вылезти через окно. А вы здесь как приспособились?
— Здесь не запирается. Сортиры снаружи, — ответил Бергер.
— Ах вот как, ясно. Совсем забыл. — Левинский сделал паузу. — Другие подписали? — спросил он, обращаясь к Пятьсот девятому. — Те, что были с вами?
— Да…
— А вы — нет?
— Мы — нет.
Левинский наклонился вперед.
— Мы даже представить себе не могли, что вам это удастся.
— Я тоже, — сказал Пятьсот девятый.
— Я имею в виду не только то, что вы все это выдержали. Но и то, что с вами ничего больше не случилось.
— Я тоже.
— Оставь их в покое, — проговорил Бергер. — Они еле живые. К чему тебе точно знать все подробности?
Левинский шевельнулся в темноте.
— Это важнее, чем ты думаешь. — Он поднялся. — Мне надо возвращаться. Скоро снова приду. Принесу еще чего-нибудь. Хочу кое-что с вами обсудить. Ночью вас часто проверяют?
— Чего ради? Чтобы считать мертвых?
— Ясно. Значит, не проверяют.
— Левинский… — прошептал Пятьсот девятый.
— Да…
— Ты обязательно придешь снова?
— Обязательно.
— Послушай! — Пятьдесят девятый взволнованно подбирал подходящие слова. — Мы еще… мы еще не сломлены… мы еще кое на что сгодимся.
— Именно поэтому я приду опять. Не из любви к ближнему.
— Хорошо. Тогда все в порядке; значит, ты придешь обязательно.
— Обязательно.
— Не забывайте нас…
— Однажды ты мне это уже говорил. Видишь, я не забыл. Поэтому и пришел сюда. Я приду опять.
Левинский стал на
