— Ах, ты здесь, — грубо проговорил он. — Чего хочешь? Пошли. Откуда узнал, что я тут?
Лебенталь не стал отвечать. Он был при деле, когда нет времени на лишние разговоры. На зуб с золотой коронкой Ломана нашлось два серьезных покупателя: Бетке и мастер одной из внешних коммандос. Оба нуждались в деньгах. Мастер был привязан к некой Матильде, которая работала на той же фабрике, что и он, и с которой он эпизодически встречался наедине, давая кое-кому взятки. Она весила без малого 200 фунтов и казалась ему неземной красавицей. В лагере, где постоянно страдали от голода, вес считался мерилом красоты. Он предложил Лебенталю несколько фунтов картошки и один фунт жира. Но тот отказался и теперь поздравил себя с этим решением. Он мгновенно просчитал предыдущую сцену и надеялся теперь больше получить от гомосексуалиста Бетке. Он считал, что люди с аномальной любовью в большей степени готовы на жертвы, чем с нормальной. После всего увиденного он сразу же поднял цену.
— Зуб с тобой? — спросил Бетке.
— Нет.
— Я никогда не покупаю того, чего не вижу.
— Коронка есть коронка. Коренной зуб. Массивное солидное золото.
— Все это ерунда! Вначале надо посмотреть. Иначе какой смысл о чем-то говорить.
Лебенталь понимал, что более сильный Бетке просто отнимет у него коронку, как только увидит ее. И он ничего не смог бы сделать, чтобы воспрепятствовать этому.
— Что ж, тогда ничего не получится, — спокойно проговорил он. — С другими легче будет договориться.
— С другими! Болтун ты! Сначала найди желающих.
— Уже есть кое-кто. Только что был здесь один.
— Неужели? Хотел бы я на него посмотреть! — Бетке презрительно осмотрелся вокруг. Он знал, что коронка может пригодиться только тому, кто имеет связи за пределами лагеря.
— Моего покупателя ты сам видел минуту назад, — сказал Лебенталь. Это была ложь.
Но Бетке насторожился.
— Кто он? Повар? Лебенталь пожал плечами.
— Ведь должна быть причина, почему я сейчас здесь. Может, кто-то хочет купить подарок для кого-то и поэтому нуждается в деньгах. Там за лагерными воротами испытывают острую потребность в золоте. А еды у него для обмена достаточно.
— Мошенник ты! — крикнул разгневанный Бетке. — Отъявленный мошенник!
Лебенталь только один раз поднял тяжелые веки и снова опустил их.
— На то, чего нет в лагере, — продолжил он хладнокровно. — Например, на что-нибудь шелковое.
Бетке чуть не поперхнулся.
— Сколько? — прохрипел он.
— Семьдесят пять, — решительно проговорил Лебенталь. — Льготная цена. — Он хотел запросить тридцать.
Бетке посмотрел на него.
— Ты знаешь, стоит мне сказать одно слово и тебя отправят на виселицу.
— Разумеется. Если ты это докажешь. Ну и что тебе от этого? Ничего. Тебе нужна коронка. Поэтому давай говорить по-деловому.
Бетке на мгновение замолчал.
— Никаких денег, — проговорил он. — Еда. Лебенталь не возражал.
— Заяц, — сказал Бетке. — Мертвый заяц. Переехала машина. Ну как?
— Что за заяц? Собака или кошка?
— Заяц, говорю тебе. Я сам его переехал.
— Собака или кошка?
Они некоторое время пристально смотрели друг на друга. Лебенталь даже глазом не моргнул.
— Собака, — выдавил Бетке.
— Овчарка?
— Овчарка! Почему не слон? Среднего размера. Как терьер. Жирный.
Лебенталь никак не реагировал. Собачина. Редкая удача.
— Мы не можем ее сварить, — сказал он. — Даже содрать шкуру. У нас для этого ничего нет.
— Я могу поставить ее уже без шкуры. Бетке распалился. Он знал, что повар запросто мог заткнуть его за пояс по части доставания съестных припасов для Людвига. Поэтому во имя конкуренции ему приходилось добывать кое-что за пределами лагеря. Например, кальсоны из искусственного шелка. Это произвело бы впечатление, да и ему самому доставило бы удовольствие.
— Хорошо, я ее тебе даже отварю, — сказал он.
— Это все равно будет трудно. Тогда нам понадобится нож.
— Нож? Зачем нож?
— У нас нет ножей. Нам ведь придется разрезать. Повар мне…
— Ладно, ладно, — прервал его нетерпеливо Ветке. — Значит, еще и нож.
«Кальсоны должны быть голубые. Или лиловые. Лучше бы лиловые. Около склада есть магазин, там это можно найти. Специально выделенный дежурный пошлет его туда. А коронку можно продать живущему рядом дантисту», — просчитывал он в уме.
— Стало быть, еще и нож. Ну, этого достаточно. — Лебенталь понял, что сейчас ему больше уже не выбить.
— Ну и, разумеется, хлеб, — проговорил он. — Это уж обязательно. Значит, когда?
— Завтра вечером. Как стемнеет. За сортиром. Принеси коронку.
— Терьер молодой?
— Откуда я знаю? Ты что, с ума сошел? Так, средний. Да какая разница?
— Если старый, придется долго варить.
У Бетке был такой вид, словно он хотел вцепиться Лебенталю в лицо.
— Что-нибудь еще? — спросил он тихо. — Брусничного соку? Икры?
— Хлеба!
— Кто говорил о хлебе?
— Повар.
— Заткни глотку! Посмотрим.
Вдруг Бетке заторопился. Он хотел соблазнить Людвига кальсонами. Что ж, пусть повар подкармливает его. Но если у Бетке в запасе будут кальсоны, это уже совсем другое дело. Людвиг был тщеславным. Нож можно стащить. Хлеб — это тоже было не так уж сложно. А вот терьер был всего лишь таксой.
— Значит, завтра вечером, — сказал Бетке. — Жди за сортиром.
Лебенталь ушел. Он все еще не мог поверить в свалившееся на него счастье. «Это — заяц», — скажет он в бараке. Вовсе не потому, что это была собака, такое никого не смущало — встречались люди, которые пробовали есть даже трупы, а потому, что кое-кому из спортивного интереса доставляло радость все преувеличивать. Кроме того, Ломан был ему очень симпатичен. Поэтому его коронку надо было обязательно выменять на что-нибудь чрезвычайное. Нож без труда можно будет продать в лагере. Значит, появятся новые деньги что-нибудь купить.
Сделка состоялась. Вечер выдался мглистый. Белый туман окутал лагерь. Лебенталь крался сквозь темноту в барак, пряча под курткой собачину и хлеб.
Неподалеку от барака он увидел тень, которая покачиваясь двигалась по улице. Лебенталь сразу отметил для себя, что это не был обычный заключенный. Те ходили совсем по-другому. Мгновение спустя он узнал старосту двадцать второго блока. Хандке шагал словно по палубе корабля. Лебенталь сразу понял, в чем тут дело. У Хандке был запой. Ему, видимо, удалось где-то раздобыть спиртного. В этот момент уже едва ли можно было незаметно прошмыгнуть мимо него, спрятать в бараке собачину и предупредить других. Поэтому Лебенталь беззвучно прижался к задней стенке барака и затаился в тени.
Вестгоф был первым, кто встретился Хандке.
— Эй ты! — крикнул он. Вестгоф остановился.
— А что это ты не в бараке? — В сортир иду.
— Сам ты сортир. Ну-ка, поди сюда!
Вестгоф подошел ближе. Он с трудом разглядел в тумане лицо Хандке.
— Как тебя зовут?
— Вестгоф. Хандке покачнулся.
— Нет! Ты — вонючий жид. И как же тебя зовут?
— Я — не еврей.
— Что? — Хандке ударил его в лицо. — Ты из какого блока?
— Из двадцать второго.
— Еще чего! Из моего, значит! Негодяй! Помещение?
— Помещение «Д»!
— На землю лечь! — заорал Хандке.
Вестгоф лечь отказался. Он продолжал стоять.
