— Это? Ничего! Транспорт сегодня прибыл.
— Но…
— Никаких но! Вам тут нечего делать. Давайте отсюда! — Нойбауэр оттеснил их в сторону. — Ну, ну! Уходите!
— Но как они выглядят! — Зельма рассматривала лица, мелькавшие в лунном свете.
— Выглядят? Да это же заключенные! Изменники родины! Как они еще должны выглядеть? Может, как коммерции советники?
— А которые их на себе тащат, они…
— Ну, это уже слишком! — грубо оборвал ее Нойбауэр. — Только этого еще не хватало! Расчирикалась! Люди прибыли сегодня. Мы не имеем отношения к их внешнему виду, как раз наоборот! Здесь их даже подкормят. Разве не так, Вебер?
— Так точно, оберштурмбаннфюрер. — Вебер измерил Фрейю полушутливым взглядом.
— Ну вот, добились своего. А теперь уходите отсюда! Находиться здесь запрещено. Это не зоопарк!
Нойбауэр теснил женщин в сторону. Он боялся, что Зельма ляпнет что-нибудь опасное. Тут надо быть осторожным. Ни на кого нельзя положиться, даже на Вебера. Черт возьми, и надо же было случиться, что Зельма и Фрейя явились сюда наверх, когда прибыл транспорт! Он забыл сказать, чтобы они оставались в городе. Но Зельма все равно не осталась бы там, когда прозвучала тревога. Одному дьяволу было известно, отчего у нее этот психоз. Солидная женщина, во всех отношениях. Но как только прозвучала сирена, она превратилась в худосочную девчонку.
— А караулом я как-нибудь займусь лично! Запросто впустил вас сюда! Просто чудеса! В следующий раз пропустят в лагерь любого!
Фрейя обернулась.
— Не многие захотят здесь появиться.
У Нойбауэра на мгновение замерло дыхание. Что за наваждение? Фрейя? Его плоть и кровь? Свет его очей? Революция! Он заглянул в ее спокойное лицо. «Она не могла так подумать. Нет, она хотела сказать что-то безобидное». Он как-то неожиданно рассмеялся.
— Ну, я еще не знаю. Эти, этот транспорт, они умоляли, чтобы им разрешили здесь остаться. Умоляли! Плакали! Что ты думаешь, как они будут выглядеть через две-три недели? Их будет трудно узнать! Мы здесь — самый лучший лагерь во всей Германии. Поэтому широко известны. Настоящий санаторий.
Перед Малым лагерем оставалось еще двести человек с транспорта. Это были совсем выбившиеся из сил люди. Они, как могли, поддерживали друг друга. Среди них были Зульцбахер и Розен. Блоки выстроились снаружи. Они знали, что сам Вебер контролирует размещение. Поэтому Бергер послал за пищей Пятьсот девятого и Бухера. Он не хотел, чтобы их увидел начальник лагеря. Но на кухне им ничего не дали. Сказали, что еду будут раздавать только по прибытии транспорта.
Везде было темно. Только у Вебера и шарфюрера СС Шульте имелись карманные фонарики, которые они включали время от времени. Отрапортовали старосты блоков.
— Оставшихся загонять сюда, — скомандовал Вебер второму старосте лагеря.
Староста лагеря распределял людей. Шульте проверял. Вебер прохаживался рядом.
— Почему здесь намного меньше людей, чем снаружи? — спросил он, подойдя к секции «Д» двадцать второго барака.
Староста блока стоял навытяжку.
— Помещение здесь меньше, чем в других секциях, господин штурмфюрер.
Вебер зажег фонарик. Луч света пробежал по застывшим лицам. Пятьсот девятый и Бухер стояли в последнем ряду. Светлый круг скользнул по Пятьсот девятому, ослепил его, побежал дальше и вернулся.
— А тебя я знаю. Откуда?
— Я уже давно в лагере, господин штурмфюрер. Светлый круг выхватил номер из темноты.
— Пора б тебе уже сдохнуть!
— Это один из тех, кого недавно вызывали в канцелярию, господин штурмфюрер, — доложил Хандке.
— Ах да, верно. — Луч снова опустился, высветив номер, потом побежал дальше. — Запомните-ка этот номер, Шульте.
— Так точно, — проговорил шарфюрер Шульте звонким молодым голосом. — Сколько сюда войдет?
— Двадцать. Нет, тридцать. Немного подожмем. Шульте и староста лагеря пересчитали заключенных и сделали записи. Из темноты глаза ветеранов наблюдали за карандашом Шульте. Они не видели, чтобы он писал номер Пятьсот девятого. Вебер ему этого не сказал, и фонарик снова выключили.
— Готово? — спросил Вебер.
— Так точно.
— Остальную писанину доделает завтра канцелярия. А теперь, шагом марш! И подыхайте! Иначе мы вам поможем!
Вебер вразвалку и самоуверенно пошел обратно по лагерной улице. За ним следовали шарфюреры. Хандке еще немного прошелся вдоль строя.
— Кому на кухню за едой, шаг вперед! — пробурчал он.
— Останьтесь здесь, — прошептал Бергер Пятьсот девятому и Бухеру. — Найдется кому сходить. Лучше вам не попадаться еще раз на глаза Веберу.
— Шульте записал мой номер?
— Я не видел.
— Нет, — сказал Лебенталь. — Я стоял впереди и внимательно следил. Он в спешке забыл.
Тридцать новичков почти неподвижно стояли на ветру в темноте.
— В бараках есть место? — спросил наконец Зульцбахер.
— Воды, — проговорил рядом с ним человек хриплым голосом. — Воды! Дайте ради Христа воды!
Кто-то принес наполовину наполненное водой жестяное ведро. Новички кинулись и опрокинули его. Им не во что было налить, они черпали ладонями, бросились на землю, стараясь собрать воду. Они стонали и облизывали землю черными грязными губами.
Бергер видел, что Зульцбахер и Розен в этом не участвовали.
— У нас есть водопровод около сортира, — сказал он. — Если подождать, можно набрать достаточно воды для питья. Возьмите ведро и сходите за водой.
Один из новичков оскалил зубы.
— Чтобы вы за это время сожрали нашу еду, а?
— Я схожу, — сказал Розен и взял ведро.
— Я тоже. — Зульцбахер взялся за другую сторону ручки.
— Ты останься здесь, — сказал Бергер. — Бухер сходит с ним и все покажет.
Оба ушли.
— Я здесь старший по помещению, — объяснил Бергер новичкам. — У нас установлен определенный порядок. Я вам советую его уважать. Иначе будут трудности.
В ответ ни слова. Бергер даже не был уверен, слушал ли кто-нибудь его.
— В бараках есть еще места? — снова спросил Зульцбахер.
— Нет. Приходится спать по очереди. Некоторые вынуждены оставаться снаружи.
— А что-нибудь поесть? Мы целый день шли, нас ни разу не кормили.
— Дежурные пошли на кухню. — Бергер не обмолвился ни словом о том, что новичкам, по-видимому, никакой еды не дадут.
— Меня зовут Зульцбахер. Это что, лагерь смерти?
— Нет.
— Точно?
— Да.
— О, слава Богу! У вас нет газовых камер?
— Нет.
— Слава Богу, — повторил Зульцбахер.
— Ты так рассуждаешь, словно в гостинице остановился, — сказал Агасфер. — Не суетись! А откуда вы?
— Мы пять дней в дороге. Все время пешком. Нас было три тысячи. Лагерь закрыли. Кто не мог идти, того пристреливали.
— Откуда вы?
— Из Ломе.
Часть новичков еще лежала на земле.
— Воды! — прохрипел один из них. — Ну, где тот с водой? — Небось, никак не может напиться вволю, вот свинья!
— Ты сам смог бы, как он? — спросил Лебенталь. Человек уставился на него пустым взглядом.
— Воды! — проговорил он более спокойным голосом. — Воды, пожалуйста!
— Значит, вы из Ломе? — спросил Агасфер.
— Да.
— Случайно не знали там Мартина Шиммеля?
— Нет.
— Или Морица Гевюрца? Совсем лысый, с пробитым носом.
Зульцбахер устало задумался.
— Нет.
— А может быть, Гедалье Гольда? У него осталось только одно ухо, — спросил с надеждой Агасфер. — На него сразу все обращают внимание. Из двенадцатого блока.
— Из двенадцатого?
— Да. Четыре года назад.
— О, Боже! — Зульцбахер отвернулся. — Вопрос-то идиотский. Четыре года назад. Ну тогда почему не сто?
— Оставь ты его в покое, старик, — попросил Пятьсот девятый. — Устал он, вот и все.
— Мы были друзьями, — пробормотал Агасфер. —
