Между тем Бергер выбил зуб. Он положил его в один из двух ящиков. Второй предназначался для колец. Дрейер регистрировал золотую пломбу.
— Внимание! — вдруг крикнул один из узников. Пятеро вытянулись по стойке «смирно». Это явился шарфюрер Шульте.
— Продолжайте работу.
Шульте верхом уселся на стул, который стоял в нескольких шагах от стола со списками. Он окинул взглядом груду трупов.
— Там снаружи целых восемь человек забрасывают трупы в шахту, — сказал он. — Это слишком много. Четырех надо перевести вниз. Пусть здесь помогут. Вот ты, — он показал на одного из узников.
Бергер снял обручальное кольцо с пальца одного из трупов. Обычно это не составляло труда, ведь пальцы были тонкие. Он положил кольцо во второй ящичек. Дрейер оприходовал его. Зубов у трупа не было. Шульте зевнул.
Согласно предписанию предусматривалось вскрытие с целью установления причины смерти, о чем следовало делать соответствующую запись в документах. Но на эти требования никто не обращал внимания. Лагерный врач появлялся редко; умерших он никогда не осматривал, а причины смерти у всех значились одни и те же. Вестгоф тоже умер от сердечной недостаточности.
Зарегистрированные голые тела складывали около лифта. Наверх в кремационное помещение этот лифт подавали, когда требовалось загрузить печи.
Вышедший наружу человек вернулся в сопровождении четверых. Они были из группы, которую видел Пятьсот девятый. В ее составе были Моссе и Бреде.
— Туда, шагом марш! — скомандовал Шульте. — Помочь при раздевании и регистрации вещей! Лагерную одежду в одну кучу, гражданскую в другую, обувь отдельно. Вперед!
Шульте был молодым человеком двадцати трех лет, с серыми глазами, с правильными чертами лица. Ещё до прихода нацистов к власти он был членом гитлерюгенд. Ему внушили, что есть арийцы и неарийцы, он познакомился с расовыми теориями и партийными догмами, которые стали его религией. Шульте считал себя хорошим сыном, вместе с тем он заявил бы на своего отца, если бы тот был против партии. Партию считал непогрешимой и ничего другого он не знал. Узники лагеря были врагами партии и государства, и поэтому к ним были неприменимы понятия сострадания и человечности. Они были хуже зверей. Когда их убивали, отношение к ним было, как к вредным насекомым. Его нисколько не мучила совесть. Он хорошо спал, и единственное, о чем сожалел, что не попал на фронт из-за порока сердца. Он был надежен в дружбе, любил поэзию и музыку и в то же время считал пытку неизбежным средством для получения информации от заключенных, ибо все враги партии лгали. За свою жизнь он убил по приказу шестерых и никогда об этом не задумывался, причем двоих подверг медленной смерти, добиваясь выдачи сообщников. Он был влюблен в дочь советника и писал ей красивые, немножко романтичные письма. В свободное от службы время Шульте любил петь. У него был приятный тенор.
Возле лифта были сложены последние раздетые трупы. Их подносили Моссе и Бреде. Лицо Бреде было спокойным. Он улыбнулся Бергеру. Страх, который он испытывал прежде, был беспочвенным. Он думал, что ему не избежать виселицы. Теперь он делал то, что им было сказано. Все было в порядке. Он был спасен. Он быстро работал, чтобы продемонстрировать свою добрую волю.
Открылась дверь и вошел Вебер.
— Внимание!
Все узники замерли по стойке «смирно». Вебер прошел к столу в начищенных элегантных сапогах. Он обожал красивые сапоги; они были его почти единственной страстью. Вебер осторожно уплотнил сигарету и закурил ее, чтобы отогнать неприятный трупный запах.
— Готово? — спросил он Шульте.
— Так точно, господин штурмфюрер. Только что. Все зарегистрировано и сделаны соответствующие записи.
Вебер заглянул в ящички с золотом. Он вынул медаль, которую носил стоячий труп.
— Что это?
— Святого Христофора, господин штурмфюрер, — преданно объяснил Шульте. — Медаль на счастье.
Вебер ухмыльнулся. Шульте не заметил, что позволил себе шутку.
— Хорошо, — сказал Вебер и положил медаль на место. — Где те четверо сверху?
Четверо выступили вперед. Дверь снова открылась, и вместе с обоими узниками, оставшимися снаружи, вошел шарфюрер СС Гюнтер Штейнбреннер.
— Встаньте рядом с этой четверкой, — проговорил Вебер. — Остальным выйти вперед! И наверх!
Узники из крематорской команды быстро исчезли. За ними последовал Бергер. Вебер окинул взглядом оставшихся шестерых.
— Туда не надо, — сказал он. — Встаньте вот сюда, под крючьями.
На поперечной стене напротив шахты были закреплены четыре солидных крючка. Они были расположены примерно на полметра выше узников. В углу справа от них стоял табурет на трех ножках; рядом в ящике лежали бечевки, связанные в короткие петли, к концам которых были прицеплены крючки.
Левым сапогом Вебер подтолкнул табурет, который остановился перед первым узником.
— А ну, наверх!
Человек задрожал и встал на табурет. Вебер посмотрел на ящик с короткими бечевками.
— Итак, — сказал он, обращаясь к Штейнбреннеру. — Можно начинать фокус. Ну-ка покажи, на что ты способен.
Бергер делал вид, будто старается погрузить трупы на носилки. Обычно его не использовали на такой работе; для этого он был слишком слаб. Но когда узники, которых прогнали, поднялись наверх, бригадир наорал на всех, требуя, чтобы они тоже участвовали; это было проще всего — изображать, будто выполняешь приказ.
Одним из двух трупов на носилках была женщина с распущенными волосами, другим — мужчина, который, казалось, состоял весь из грязного воска. Бергер приподнял плечи женщины и просунул под них ее волосы, чтобы при введении в раскаленную печь они не вспыхнули, не взметнулись и не обожгли руки ему и другим. Удивительно, что волосы не обрезали; раньше это регулярно делалось, потому что волосы собирали. Наверное, решили, что нет смысла, ведь в лагере было всего несколько женщин.
— Готово, — сказал он другим.
Они открыли дверцы печи. Пахнуло жаром. Одним рывком они задвинули плоские железные носилки в огонь.
— Дверцы закрыть! — крикнул кто-то. — Закрыть дверцы!
Двое узников закрыли тяжелые дверцы, но одна створка все же; снова раскрылась (сбоку застрял узкий кусочек кости), и Бергер увидел, как вздыбился, словно проснувшись, труп женщины. На какой-то миг от вспыхнувших волос засветилась вся ее голова, как дикий бледно-желтый венец.
— Что это было? — спросил испуганно один из узников. До сих пор он занимался только тем, что раздевал трупы. — Она еще была жива?
— Да нет. Это от печного жара, — прохрипел Бергер. — Горячим воздухом ей выжгло
