Это была политика в высшей степени хитрого государственного деятеля, желавшего иметь дело только с одним врагом зараз. Поэтому в этой речи, в ультиматуме Чешской Республике, он приступил методично исключать любое другое противодействие. С Польшей, сказал он, достигнуто "постоянное умиротворение". Что касается английского народа, он надеется, что "миролюбивые силы одержат верх". Что касается Франции, не было сейчас "абсолютно никаких разногласий, стоящих между нами…. Мы ничего не хотим от Франции, решительно ничего!" С Италией, под "редким гением их Дуче, был создан "истинный союз сердец".
Расправившись со всеми этими вопросами, Голос перешёл к тому, что он назвал "последней территориальной претензией, которую я предъявляю в Европе". Эта проблема, сказал он, существует из-за "одной лжи, и у отца этой лжи есть имя Бенеш". Ложь заключалась в том, "что существует страна Чехословакия". Эту ложь рассказали государственным деятелям в Версале, и они поверили. Остальная часть длинной речи была посвящена рассказу о дуэли между этим лжецом и его ложью с одной стороны, и фюрера немцев и его правды с другой стороны. Теперь эта борьба подошла к своей кульминации. Фюрер заявил: "Я потребовал, чтобы теперь, после двадцати лет мистер Бенеш должен наконец смириться с истиной".
Первого октября, спустя пять дней, у ненавистного чеха потребовали передать Судеты Адольфу Гитлеру. Это был ультиматум, и ни одно из его увиливаний и уловок никогда не принесёт мошеннику никакой пользы. "Мистер Бенеш в настоящее время возлагает свои надежды на мир, и он и его дипломаты не делают секрета из этого. Они заявляют: 'Мы надеемся на то, что свергнут Чемберлена, что удалят Даладье, что везде начнутся революции'. Они возлагают надежду на Советскую Россию. Он до сих пор думает, что тогда он сможет уклониться от выполнения своих обязательств".
— И тогда я могу сказать только одно. В настоящее время друг против друга стоят два человека, там мистер Бенеш, а вот здесь стою я. Мы два человека разного характера. В великой борьбе народов, в то время как мистер Бенеш вился ужом по миру, я, как порядочный немецкий солдат, выполнял свой долг. И вот сегодня я стою против этого человека как солдат моего народа.
Голос продолжал благодарить мистера Чемберлена и повторять заключительные гарантии, которые были даны ему раньше. "Немецкий народ не желает ничего другого, кроме мира…. Я далее заверил его, и я повторяю это здесь, что когда эта проблема будет решена, у Германии не будет никаких территориальных проблем в Европе…. Мы не хотим чехов!"
Затем, в конце этот всемогущий голос обратился к своим верным чадам во всем рейхе:
"И поэтому я прошу вас, мой немецкий народ, встаньте стеной позади меня, мужчина к мужчине, и женщина к женщине. В этот час мы все хотим сформировать общую волю, и эта воля должна быть сильнее любой трудности и любой опасности. И если она будет сильнее трудностей и опасностей, то в один прекрасный день она победит все трудности и опасности. Мы полны решимости! Пусть теперь мистер Бенеш сделает свой выбор!"
С точки зрения ораторского искусства речь была неоспоримо решительной, и в качестве примера дипломатической стратегии, которая предшествует войне или продолжает война, она была шедевром. А как она виделась немецкому народу? Ланни как бы стал свидетелем плебисцита, проходившего на Терезиенвизе. У четверти миллиона немцев спросили, хотят ли они "быть сильнее любой трудности и любой опасности", и они отдали свои голоса, но не на словах, а действиями, которые говорят громче слов. Там не было рукоплесканий, ни приветствий, даже не одной улыбки. Четверти миллиона немцев, собравшихся для простых радостей бедных, было предложено стать героями. Мужчины, которым приказали встать стеной за их фюрера мужчина к мужчине, вели себя, как собаки, которых пнули тяжелым сапогом. Женщины, которым приказали встать стеной женщина к женщине, втянули головы, как курицы, которых облили с мыльной водой из таза.
Из Октябрьской ярмарки ушла вся жизнь. Карусели закружились, но никто не хотел кружиться. Зазывалы закричали, но никто их не слушал. Сосиски зашипели, но никто не хотел есть. Народ направился прочь. Кто-то пошел домой, а кто-то собирался в небольшие группы, говоря шепотом. Пара незнакомцев не смогла услышать, что они говорили, но их мрачные выражения лиц были достаточно красноречивы. Мужчина к мужчине и женщина к женщине, они восприняли эту речь, как войну. Но всё, что было полно тонких обманов, содержало одну неопровержимые правду, что немецкий народ не желает ничего другого, кроме мира.
Глава тридцатая
Испытание адом[93]
IСледующие два дня были кошмаром для жителей Мюнхена. Все считали, что война была неизбежна. Все, кто знал Ланни Бэдда, хотел спросить, что он думает. А он мог только ответить, что знает не больше, чем они. В душе он был уверен, что войны не будет, пока еще нет. Англия и Франция уступили, как они это всегда делали. Но эти мысли он не мог высказать даже другу и коллеге по искусству. Его выводы давно были переданы Рику и ФДР, так что теперь ему оставалось только слушать радио, читать газеты и ждать событий.
Газеты опубликовали телеграмму, которую президент Рузвельт послал Гитлеру и Бенешу, умоляя их не прерывать переговоры. По официальной версии, президент едва ли мог избежать такой позиции, и ответ Гитлера был точно в соответствии с формулой. Длинная тирада, повторяющая свои претензии к Чехословакии. Ланни представил своего шефа лежащего в постели в Белом доме, читающим огромную кипу телеграмм. И что он будет делать с ними? Поверит ли он тому, что он читал, или же он знал уже факты, которые ему сообщил его агент?
В ночь после речи Гитлера британский флот вышел в море. Это стоило много денег, и, конечно, выглядело серьезно. Тогда Польша разорвала отношения с Чехословакией, а это означало, что диктатор Польши заглотал наживку, подслащённую лестью, которую ему подбросил Ади. Польша собиралась захватить кусок разграбленной страны, а также не допустить предоставления Советским Союзом обещанной помощи жертве. Нет сомнений в том, что британские тори поддержали это действие. Меньше всего на свете они хотели, чтобы Советский Союз принял участие в успешной войне против Германии и превратил её в коммунистическое государство. Ланни вспомнил разговор между Джеральдом и Седди во время кризиса по Абиссинии. Они согласились, что не могли позволить свержения Муссолини, из-за уверенности, что какое-то левое правительство займёт его место в Италии.
Ланни хотелось быть сейчас
