За пределами города на огромном поле Цеппелин было подготовлено захватывающее зрелище. Адольф Гитлер, один из величайших шоуменов в мире, работал над этим в течение полутора десятилетий, репетируя своё шоу каждый год и внося в него улучшения. Там были праздничные убранства и декорации, как в вагнеровской опере, церемониалы и святость, как на католической торжественной мессе. Обращение ко всем примитивным чувствам, всем воспоминаниям дорогим сердцу тех германцев, живших на протяжении веков в темных лесах, где они готовились к завоеванию древней Римской империи. Это Гитлер разработал церемонию поимённого перечисления мучеников, которых Рудольф Гесс раньше озвучивал на каждом съезде партии. Это Гитлер разработал мистический обряд освящения знамён, и сам его совершал, проходя по рядам знамён и торжественно касаясь их священным Blutfahne, знаменем, который несли во время пивного путча пятнадцати лет назад, и который был окроплён кровью в том бою.
Кровь была святыней в немецкой мифологии. Это самая благородная и лучшая кровь в мире, и немцы проливали её в бою и не только для защиты Отечества, но и для расширения своих границ, так что священной крови может оказаться больше в сердцах, артериях и венах немцев. Blut und Boden, Кровь и Почва был лозунг. Древний немецкий воин, погибший в бою, возносился в Валгаллу, и это была славная смерть, а умереть в постели было неблагородно и позорно. Фюрер возрождал все эти древние варварские эмоции, и его легионы, маршируя, пели без умолку о крови, железе и о войне. — "Встань с оружием в руках сражаться, ибо для сражений мы родились!" Старый германский Бог был богом войны, который никогда не мог получить достаточно крови. А теперь было Его время, как и Его любимой новой песни, Deutschland, Erwache. "Буря, шторм, буря, шторм! В башне бьют колокола тревоги!"
XIIЛанни ходил по улицам этого романтического старого города, родины мейстерзингеров, Дюрера и других великих художников. Теперь он кишел ордами краснолицых и потных существ мужского рода с фанатизмом в их лицах и яростью в их сердцах, furor Teutonicus, которого боялись древние римляне. У американца было довольно тяжело на душе, потому что он ненавидел войну и жестокость, он ненавидел ненависть. А эти люди были воспитаны на ненависти, их учили ей систематически со всем мастерством, которое современная наука предоставила их учителям. Всё искусство психологов и специалистов по рекламе было использовано для привития фанатизма. Одно из любимых слов Гитлера, редко отсутствующего в любой его речи, даже очень короткой.
Физически Ланни был устроен максимально комфортно, насколько человек мог ожидать, находясь при таких ненормальных обстоятельствах. Он был размещён в Deutscher Hof, месте встреч партийной верхушки. На встречах у него было зарезервировано место среди почетных гостей, куда вошли дипломаты из всех стран Земли. В течение восьми дней его топили нацистским красноречием, воздействующим на его уши с помощью ревущих громкоговорителей. Основная мысль этого красноречия была выражена в первом обращении фюрера: "Камрады по партии! Большевистская опасность разрушения наций стала наиболее угрожающей, чем когда-либо. Она угрожает миру в тысячу раз сильнее. Мы видим, в этом мире вредителей действия еврейского вируса!"
Понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, пять дней непрекращающегося красноречия ненависти, с грохотом оркестров, хоровым пением песен, с парадом флагов и знамён. В пятницу вечером на фоне яркого света прожекторов в одном из огромных залов, которые были выстроены для этих встреч, Ланни услышал обращение фюрера к ста восьмидесяти тысячам своих партийных руководителей всех рангов. Он сказать им: "В то время, когда на горизонте собираются тучи, я вижу вокруг себя миллионы непоколебимых, нет фанатичных, национал-социалистов, руководство которыми вы осуществляете и за руководство которыми вы несете ответственность. Подобно тому, как я мог слепо полагаться на вас в дни нашей борьбы, поэтому сегодня Германия и я могут положиться на вас".
А на следующий день фельдмаршал Геринг обратился к лидерам Arbeitsfront, нацистских трудовых батальонов. В гостинице, в которой они остановились, он выразил Ланни Бэдду такое же желание проявлять осторожность и законность, как и в Каринхаллее, но под влиянием толпы и ярких огней, он потерял голову, бесновался и орал в течение полутора часов. Он рассказал им, сколько накопил припасов для войны, как мобилизовал рабочую силу для завершения Западного вала. Им, возможно, придется работать по десять часов в день во славу рейха. "Наша военная промышленность работает с огромным напряжением в каждой отрасли". Говоря о своих Чешских соседях, он сказал: "Это жалкая раса пигмеев без культуры, никто не знает, откуда она взялась, угнетает культурный народ. И за этим стоит Москва и вечная маска еврейского дьявола". У Ланни не было возможности спросить Der Dicke об этом внезапном изменении его настроения. Когда он спросил в гостинице о нём, то узнал, что старомодный барон разбойник переоценил свои силы и был отправлен для излечения от бронхита и воспаления ног.
XIIIНо у секретного агента были возможности говорить с другими лидерами и слушать их разговоры между собой. Он убедился, что все они как один собирались забрать не только судетские районы, но и всю Чехословацкую Республику. Он слышал, как министр иностранных дел фон Риббентроп сделал заявление по этому вопросу, которое показалось ему настолько важным, что у него был соблазн понестись стрелой к французской границе и отправить без задержки отчет в Вашингтон и в Плёс. Но такое действие могло возбудить подозрение, было бы немыслимо для Гесса, не говоря уже о самом фюрере. Разве кто-нибудь может покинуть Нюрнберг непосредственно перед заключительной речью фюрера, которого ждала вся Европа, как зов трубы архангела Гавриила.
Так Ланни остался и слышал речь, произнесённую перед наибольшим количеством людей, когда-либо собранных в одном месте. Как считалось, их там было более миллиона человек, но были утверждения, что их было значительно больше. На фоне толпы на поле Цеппелин фюрер немцев должен был выглядеть крошечной фигурой, но с помощью магии современной электроакустики его голос звучал, как гром в горах. Волны эфира разнесли его
