"Я больше ничего не скажу", — ответил Ланни. — "Я вернусь в Париж и посмотрю, что было выявлено, и, возможно, начну дальнейшие расследования. А может быть, что я сяду на быстрый пароход в Нью-Йорк, где у меня есть шанс получить крупную сумму денег, а также поговорить с влиятельным человеком. Никогда не знаешь, имея дело с нашими правителями, что принесёт результат. Это как стрельба наугад".
— Мы в этом месте часто стреляем наугад. Но мы предпочитаем использовать пули и снаряды, когда мы можем получить их. Попробуйте, как вы умеете, растопить жесткие сердца искателей прибыли и их политиков и получить любую помощь для нас, какую сможете, но, конечно же, не ставя под угрозу свою социальную позицию.
Опять была улыбка на лице говорящего. Но она быстро исчезла, так как раздались пулеметные очереди, звук которых приближался в горах слева. "Это могут быть фланговые атаки", — сказал он. — "Я боюсь, что я больше не могу говорить. Adios, Compañero!"
Глава восьмая
Этот жёлтый раб[28]
IВозвращение в Валенсию было непримечательным. Рауль рассказывал об образовании взрослых в армии, а также о больших успехах в этой области. Он был уверен, что фашисты, наконец, отступают. Все бойцы были согласны с этим. Ланни не сказал ему, что рассказал капитан. Он вообще не упомянул офицера, сказав лишь, что его собственная задача была выполнена, и что он глубоко благодарен. Рауль сказал: "Приезжайте чаще, как сможете".
Они обсудили проблему вывоза картины из Испании. Это было нарушением закона, но на фоне неурядиц войны законы строго не соблюдались, и Рауль знал, что деньги были предназначены для движения. "Наши сокровища искусства не принесут нам никакой пользы, если Франко будет здесь", — признал он. Он продолжал настаивать, что у Ланни могут возникнуть проблемы на границе, если он появится там с картиной старого мастера под мышкой. Чиновники могли бы настаивать на соблюдении правил и передать этот вопрос обратно в Валенсию с бесконечной волокитой и проволочками. "Кроме того, это может привести к излишней огласке", — выразил мнение Рауль.
Очевидно, нужно было найти иностранный пароход, предпочтительно идущий в Марсель. Никто не обратит внимания на багаж пассажира, взятого на борт. Подводные пираты были отогнаны, а путешествие не займёт много времени. Рауль обязался посетить пароходные компании и выполнить все необходимые формальности. А Ланни отправится на машине за картиной, а затем заедет за Раулем на квартиру, а потом в гавань, где швартуются пароходы.
Адрес, который дал сеньор Хименес, был к югу от города за кладбищем. Бензина для поездки хватало, и Ланни нашел без большого труда крестьянское жилище. Седой старый слуга работал в огороде в черном жилете и хлопковых брюках с широким поясом темно-красного цвета. Его глаза загорелись от восторга, когда этот иностранный джентльмен предложил ему сигарету, которую он не видел в течение длительного времени. Ланни сказал: "У меня есть письмо от сеньора, и он сказал мне показать его только вам".
Они уселись под виноградником, и huertano, которого звали Томас, взял письмо в руки и посмотрел на него, преисполнившись высоких чувств. Читать он не умел, но ему было стыдно признаться в этом. Его бывший хозяин, предвидя это, сказал Ланни, как поступить. Ему нельзя было позволить отнести письмо к сельскому писарю. С ним следовало терпеливо поговорить и убедить его в том, что приезжий был другом семьи. С этой целью хозяин предоставил различные детали, и теперь Ланни рассказывал о том, как они живут, о детях в школе, и так далее. Ланни пояснил, что он согласился купить картину, если он поймёт, что она подлинная. Он описал работу, как о ней рассказал сеньор, упомянув тот факт, что один из шести маленьких оборванцев ел гроздь винограда. "Это убедит Томаса", — сказал владелец. — "Он видел эту картину, висящую на стене, большую часть своей жизни и считал, что искусство должно идеально передавать текстуру виноградной кожицы".
"Bueno, Señor," — наконец, сказал человек. Положив письмо в карман вместе с тщательно затушенным окурком, он направился к barraca, лачуге с соломенной крышей, с отмытыми до голубизны стенами и крестом наверху. Трех женщин, как и трех детей Ланни не представили, но он любезно их поприветствовал. Женщины вежливо поклонились, а малыши смотрели с открытыми ртами. Томас притащил стул, и сверху среди стропил из под старых досок и тряпок, связок чеснока, лука и сушеного инжира он извлек холстяной цилиндр больше метра в длину и, больше четверти метра в диаметре. Пыль, накопившая за год, была стерта, цилиндр развернули и держали открытым перед глазами приехавшего.
Искусство вечно! Прошло почти три сотни лет с того времени, когда масла и краски были смешаны и нанесены на эту отлично сплетённую ткань. Царствовавшие короли и королевы погибли, победившие герои были прославлены и превратились в пыль, но здесь полудюжина уличных мальчишек пережили разрушительное действие времени и все еще смеялись и были полны энергии. Их костюмы не так сильно отличались от тех, что были надеты на самых маленьких в этой хижине. Но в их лицах была мягкость, ангельское свойство любви, которая отличала душу Бартоломе Эстебана Мурильо. Она проявлялась во всем, что он написал, были ли это херувимы с неба или беспокойные маленькие оборванцы на узких и кривых улицах старой Севильи.
Если Ланни вынесет эту картину из крестьянской лачуги, то он будет обязан выплатить сеньору Хименесу сумму в сто десять тысяч французских франков, что было свыше четырёх тысяч долларов. Если картина окажется не подлинной, а это возможно, то её может быть удастся продать не больше, чем за четыреста долларов. Ланни просто созерцание красоты не удовлетворило. Он развернул холст на тяжелом деревянном столе, который стоял в центре единственной комнаты, и изучал подпись и манеру письма под лупой. Когда он убедился, что это был ранний Мурильо, он сказал: "Esta bien, Tomás", свернул сокровище и перевязал его истрёпанной пеньковой верёвкой. Он попрощался с женщинами, и увидел, как человек несет свернутую в рулон картину и кладёт ее в машину. Он понимал, что Томас был в состоянии подавленной тоски при мысли о расставании с этим драгоценным объектом только на основе нескольких строчек, написанных на клочке бумаги. Он не привык к тому, что бумага может представлять собою капитал. Зная крестьян средиземноморья с детства, Ланни произнёс успокоительные слова, похлопал старика по спине и заставил
