— Солдаты! — тыкнул он пальцем в сторону дороги. — Ура!
Колька не успел закрыть ему рот ладонью. Ближайший к ним фашист резко развернулся в их сторону, внимательно прислушиваясь.
— Тихо ты! — ругнулся на него Коля.
Косая автоматная очередь прошла намного выше того места, где они лежали. Пули с легким чмоканьем впивались в толстую кору деревьев, срывая нижние листочки.
— Ахтунг! — прокричал незнакомое слово немец и выпустил еще одну очередь. Кусты затрещали под напором свинцовых пуль. Шурка укрылась вместе с братом за небольшим камнем, оттуда наблюдая за немцами.
— Ба-бах! — снова проговорил Митюша, выглядывая из-за кустов, но Колька дернул его назад, стянув вниз.
— Сиди тут! — строго приказал он дурачку, поглаживая того по голове. — Скоро мы вернемся назад и принесем тебе сахара. Понял!
Митька закивал, осклабив рот счастливой улыбкой, а брат с сестрой медленно стали продвигаться вслед за немецкой колонной, въезжающей в деревню. На пол пути к сельсовету из-за угла раздался одиночный ружейный выстрел. Немец в танке неожиданно покачнулся, схватился за сердце и повалился вниз, уткнувшись лицом в броню. Громкое тарахтенье автоматных очередей раздалось в ответ. Разлетелись окна в угловом доме бабки Степаниды. Из дверей выпрыгнул ее сын и рванул через огород к «березке».
— Стоять! — с легким акцентом прокричал ему офицер, вылезший из штабной машины с громкоговорителем.
— Убьет… — прошептала перепуганная до смерти Шурка на ухо своему брату, тесно прижавшись к нему всем своим тщедушным тельцем.
— Далеко! — отмахнулся от нее Николай, прикусив нижнюю губу, наблюдая за действиями немецкого офицера. Тот достал из кобуры пистолет и медленно прицелился. Колька даже отсюда видел его прищуренные глаза, напряженное лицо, запотевший монокль, вставленный в один глаз.
Кто-то не выдержал из женщин и запричитал вместе с выстрелом, прозвучавшим оглушительно громко в наступившей тишине. Сын бабки Степаниды на секунду замер, словно споткнувшись, широко раскинув руки в сторону, покачнулся и рухнул на землю.
— Свят! Свят! Свят! — перекрестился дед Матвей, которого немецкое вторжение застало сидящим на лавочке перед домом.
— Отличный выстрел, господин комендант! — похвалил на чистом немецком языке своего начальника адъютант, но как ни странно, Колька, не знавший немецкого все отлично понял. Слишком уже самодовольные рожи были у обоих.
— Граждане! — офицер повернулся к начинающей собираться на площади перед сельсоветом толпе. В нее, ловко лавируя между селянами, затесались, и Шурка с Колей. На противоположном конце площади, у старого ясеня, они рассмотрели деда Федьку, который незаметно показал им кулак, нахмурив густые кустистые брови. Рядом с дедом, опиравшимся на сучковатую палку, стояла и их мать Акулина Васильевна, вытиравшая уголком цветастой шали текущие по полноватым щекам слезы. — Граждане! Немецкое командование сообщает вам о том, что оно наконец-то освободило вас от рабской и нищенской политики управления Советов! — вокруг немца уже образовался большой полукруг деревенских, в основном стариков и женщин, а так же ребятишек, которые с интересом рассматривали замершую перед площадью технику. — Отныне и навсегда ваши колхозы упраздняются! В селе устанавливается немецкое управление и администрация, — слова немец подбирал с трудом, коверкая их почти до неузнаваемости, поминутно протирая то и дело запотевающий от жары монокль. Местные слушали его внимательно, напрочь забыв о только что застреленном сыне Степаниды. Только бабка, стоявшая на коленях перед мертвым сыном, тихо подвывала что-то себе под нос, оставшись со своим горем один на один. Шурка несколько раз оборачивалась в ее сторону, жалостливо шмыгая сопливым носом.
— Тихо ты! — цыкал на нее Колька, внимательно слушавший офицера.
— Я — новый комендант вашего района! Меня зовут Эрлих Бааде.
Что-то позади всех загремело. Колька резко обернулся назад и увидел, что со здания сельсовета крепкого вида солдат в немецкой форме сорвал красное знамя, а вместо него вывесил фашистскую свастику. Народ неодобрительно загудел.
— Теперь вы находитесь под немецкой юрисдикцией, — пояснил Бааде, расхаживая по кругу, заложив руки назад. В его правой руке Колька сумел разглядеть небольшой стек, которым тот похлопывал себя по спине, — а знамя советов…
Солдат, подчиняясь кивку коменданта, начал топтать красное полотнище, подняв тучу пыли.
— Скоро у вас откроется немецкая школа, церковь. Многие из вас уедут в рейх, чтобы служить и работать на благо Великой Германии, — Бааде сделал паузу, словно ожидал аплодисментов. Народ молчал, напряженно хмурясь, пытаясь угадать, чего ждать от новой власти. Во время Гражданской войны их село часто переходило из рук в руки. То белые зайдут, то красные, только легче ни от тех, ни от других отчего-то не становилось. Первые придут — грабят, вторые едут — грабят…Теперь немцы…
— Мне нужен будет помощник, который станет моими глазами и ушами в вашей деревне. К нему вы может придти с любым вопросом, любым предложением… — Бааде внимательно оглядел толпу, провожая взглядом каждого.
— Ты! — указал он вдруг стеком на Васькиного отца. — Ком…ком…
— Я? — растерялся Полухин-старший, нелепо улыбнувшись. — А что я-то… сразу? Я вообще…
— Ком! — нетерпеливо махнул ему стеком Бааде, рассматривая его в монокль, как энтомолог изучает попавшееся ему редкое насекомое. — Не бойся, товарищ!
Полухина подтолкнули сзади автоматом в спину. Он споткнулся, пошатываясь, подошел к коменданту.
— Я…
— Ты, товарищ! — указал тонким пальцем на него Бааде. — ты будешь бургомистром!
— Нет… — выдавил из себя жалкую просящую улыбку Полухин. — Я не могу… У меня здоровье не то…Тут силы нужны! Характер…Господин Комендант!
— Ты! — ткнул ему в грудь пальцем Бааде.
— Прошу вас…
— Хорошо! — улыбнулся ему комендант, отходя в сторону. — Я пойду вам навстречу, и не буду назначать на должность бургомистра…
— Спасибо, герр комендант! — выдохнул облегченно Полухин, переводя дух. — Век не забуду!
— Я вас расстреляю, товарищ! — неожиданно спокойно сообщил Бааде с брезгливым выражением лица. — Фаер!
Автоматчики, стоящие позади офицера, будто того и ждали. Защелкали предохранителями, взвели курки, направив сразу несколько автоматов на Василия.
— Да как же это…Герр комендант?! — воскликнул Полухин, пятясь назад. В его глазах Шурка с ужасом рассмотрела страх, плескающийся в зрачках, готовый выплеснуться наружу, подобно огромной волне. Еще никогда она в своей коротенькой жизни не видела, чтобы так чего-то боялись. — Герр…Да что же… Люди добрые!
— Айн! Цвай! — сухо вел отсчет Бааде.
— Господи помоги! — прошептала, стоявшая рядом бабка
