Мотор мощной тридцатьчетверки призывно журчал, на каждой ухабине лязгая гусеницами. В каждом пролеске, в каждом овраге Петр узнавал знакомые с юности места. Вот они медленно перевалились через сухую балку, проехали «березку», оказались перед ериком, а от него до родного дома рукой подать. Вон чернеет его крыша на фоне таких же изб, покрытых соломой. В сердце от тоски противно защемило. Как там отец? Как Акуля? Как дети? Эти мысли постарался он от себя отогнать, уверяя себя, что перед таким серьезным боем размениваться на телячьи нежности нельзя, но раз за разом возвращался к теплу и уюту домашней горнице и аромату свежеиспеченного хлеба. Прохор заметил его состояние, весело подмигнул из-за башни:
— Ничего, Петр Федорович! — махнул он рукой ему, перекрикивая рев мотора. — Как возьмем город, так и домой сгоняете. Семью повидать — дело святое! Если бы я мог сейчас под Ленинградом оказаться, да мать… — при этих словах, от нахлынувших воспоминаний он побледнел и через силу улыбнулся. — Будет тебе увольнительная! — пообещал капитан Зубов после доставки важнейшего «языка» из немецкого тыла, перепрыгнувший через звание. Подерягину тогда тоже хотели присвоить кого-то, наградить, но в дело вмешался майор Тополь, настоявший на том, что необходимо подождать. Ведь героя наградить всегда успеется, а вот скрытую контру раздавить…Вообщем Петр и не обижался. За свои почти без малого сорок лет он свыкся с мыслью, что является сыном неугодного «врага народа» и не обращал на все придирки никакого внимания.
Громко всхрапнула лошадь. Подерягин обернулся назад, рассмотрев сумерках точеную фигуру кубанского казака из дивизии Суржикова. Одет он был в длиннополую бурку, лохматую папаху, ехал, покачиваясь в седле, весело что-то себе напевая, будто и не в бой собирался брать хорошо укрепленный вокзал, а к девчатам на прогулку. Этой бесшабашной смелости казачьей он немного завидовал.
— Чего смотришь, пехота? — заметив его взгляд, спросил казак. Был он красив собой, как и положено, чубат, с густыми длинными усами на миловидном, почти женском лице.
— Да вот гляжу на тебя и думаю…Как вот ты так можешь… В бой идем, на смерть считай, а ты знай себе, песенки напеваешь…
— Так я ж казак! — искренне удивился кавалерист.
— И что? — засомневался Подерягин. — Казака пуля не берет? Тогда я б тоже хотел казаком стать…
— Казаками не становятся, друже, ими рождаются! — пояснил всадник, подстегнув лошадку, вырвавшись от их танка чуть вперед.
— Стоп, машина! — Прохор Зубов встал возле башни, подняв руку, останавливая колонну.
— Ты чего, Прошка? — Петр вскочил на ноги, покачнувшись от резкого торможения танка.
— Пацан… — проговорил тихо капитан, направляя пистолет на неясные темную сгорбленную фигуру, стоявшую на обочине дороги во тьме. Много чего случилось с Зубовым за это время, пока они вместе служили на войне, и мало чего осталось от того наивного восемнадцатилетнего парня, пришедшего в дивизию командовать ротой сразу после командирских курсов. Загрубела на нем кожа. Окаменело сердце, превратившись в панцирь, всегда готовый к любой непредвиденной ситуации.
— Не стреляй! Ты чего? — Подерягин спрыгнул с брони, шагнул к пареньку, совсем уже окоченевшему от мороза на промозглом холодном ветру стоявшему, видать здесь, уже не один час.
— Ты кто? — спросил его Петр, тем не менее, так же наведя ствол ППШ на неизвестного.
— Венька я! Веников! То есть…Вениамин, — тут же поправился он, пытаясь унять зубы, выбивающие звучную чечетку.
— И откуда ты здесь, Вениамин? — спросил Прохор, тихо подошедший к ним совершенно незаметно.
— Меня Тарас Павлович послал вас встретить! Он говорил встретишь и проводишь в город, чтоб немцы не сразу спохватились…
— А Тарас Павлович у нас кто? — недоуменно почесал голову Зубов.
— Говоров — командир нашего партизанского отряда! — посмотрел на них, как на сумасшедших Веня, будто они, как военные должны были знать всех этих офицеров наперечет, которые занимались вот такой вот диверсионной работой в тылу врага.
— Опасно это, сынок… — заметил Петр, подергивая отросший краешек уса.
— Так, что тут у нас! — в голове колонны, где ехал танк Зубова, затормозил штабной уазик. Майор Тополь в черном неизменно плаще и фуражке с синим кантиком выскочил из трофейного «виллиса», придерживая ее, чтобы не слетела от пронизывающего ветра.
— Товарищ, майор! Нас встретил представитель местных партизан Вениамин Веников, по поручению главы партизанского отряда некоего Говорова. Предлагает провести нашу колонну к городу наиболее кратчайшим и незаметным путем! — четко и быстро доложил Прохор. Стал настоящим военным…Подумалось про друга Петру.
— Вот и отлично! — обрадовался Тополь. — Сажайте его на передок и вперед!
— Подбивают сначала первый и последний танк, товарищ майор! — неожиданно вступил в разговор Подерягин. — Посмотрите на него…Он же совсем мальчишка! Пусть поживет…в середину его, «в коробку»… А это моя родина! Здесь я все закоулки хорошо знаю, проведу как-нибудь!
— Знаем мы ваше, как-нибудь, товарищ Подерягин! — оборвал его Тополь. — Если партизаны его прислали, значит, парень подготовлен! Немедленно выполнять приказ! — рявкнул он напоследок, грузясь в «вилисс».
— Есть! — отдал честь Зубов, понуро кивнув пацану. — Хоть за башню, что ли спрячься…
Глаза Веньки загорелись, он с трудом вскарабкался на танк, уцепившись за ствол пушки, где были намалеваны белые звездочки.
— А это количества подбитых танков, товарищ командир? — спросил он у Прохора, показывая на них. Тот отмахнулся, постучал по люку ладонью:
— Поехали!
Танк дернулся, выпустив облако сизого дыма, и покатил по дороге в сторону города. Приближался штурм. Пахло войной и стойким запахом гари от выхлопных газов. Венька сидел впереди, довольный собой. Они въехали в узкие улочки города, так и не включив фары. С лязгом гусениц они разрывали накатившиеся серые сумерки. Петр напряженно всматривался в окружающую его темноту, пытаясь избавиться от неприятного сосущего ощущения под ложечкой, что-то его напрягало в этой таинственное тишине, не предвещающей ничего хорошего.
— Ложись! — крикнул он запоздало, опрокидывая Прохора Зубова с брони. Левее дороги вдруг появилась смутно различимая фигура с оружием в руках. Черный ствол выплюнул огненные языки пламени, застучав дробно пулями по танковой башне. Вениамин нелепо взмахнул руками, пытаясь поймать равновесие,
