«Вот это космач! — подумал Олег Двоеглазов, разглядывая бородача. — Покопаться, так еще и не такое скажет». — Но расспрашивать ничего не стал.
Условие старика Двоеглазов принял без оговорок.
Поздним вечером, когда звезды в небе разгорались все ярче и ярче и горизонт окутывался непроницаемым мраком, Агния сидела на лавочке возле своей ограды.
На стороне Щедринской чей-то звонкий голос лил в таежную даль:
Молоденький казаченько, шо ж ты зажурывся…А со стороны Предивной, как бы отвечая на зов дивчины, кто-то орал, пьяным голосом:
Укрой, тайга, меня глухая, Бродяга хочет отдохнуть …В тайге этого нет. Там тягучая, медовая тишина. Дрема. Звериные тропы, разливы таежных рек.
Агния думает о тайге, о предстоящем пути куда-то в верховья речки Кипрейной. Там потаенное место, как сказал угрюмый бородач с кижартской пасеки, — «смертное место». Агния знает старика. Зовут его Андреем Северьяновичем. Он вызвался провести Агнию с одним условием — ни часу сам не задержится на том окаянном месте. Агния должна ехать одна. «Лишние глаза — лишний язык, — говорил Андрей Северьянович. — А ты приезжай, ежели смелая таежница».
— Я поеду с сыном, — ответила Агния.
Андрей Северьянович сперва воспротивился, но потом махнул рукой: приезжай, мол. Да накажи парню, чтоб не трепал языком.
Надо ехать. Ничего не поделаешь…
Темень в улице становится до того плотной, что избы на склоне Лебяжьей гривы чернеют, как копны сена. В конторе «Красного, таежника» горит огонь. У раскрытой двери сидят мужики. Сверкают огоньки цигарок.
Подошел старый Зырян, присмотрелся к дочери, как к некой диковине. От его черных замасленных шаровар за метр несло керосином. Приземистый, в брезентовой тужурке нараспашку, лобастый, стоял он перед дочерью, как вопросительный знак, поставленный над всей ее жизнью. С того дня, как появился Демид, Зырян редко разговаривал с Агнией, будто выжидал. Подойдет, посверлит глазами и с тем покинет.
«Все от Демида меня караулит». Агния спрятала руки в пуховую шаль, съежилась, глядя себе под ноги.
— Думаешь?
— Нет. Так просто. Вечер такой погожий.
— Угу. Завтра едешь?
— Утром.
— С Андрюшкой?
— С ним.
— Подумать надо. Я вот разговаривал с вашим Двое-глазовым. Инженер-то он молодой, необтертый на таежной мельнице. Как бы он не втравил тебя. Я бы на его месте взял этого Андрея Северьяныча за шиворот да в эмвэдэ.
— Это за что же?
— А за то, как старик этот — замок с секретом. В тридцатом он сбежал от раскулачивания и семью за собой уволок. А где скитался — неизвестно! Под конец войны возвернулся в тайгу весь опухший. Говорят, «с трудового фронту». Живет вот теперь на пасеке, один, как сыч!..
— Ну и пусть живет. Многие вернулись из бывших кулаков и тоже живут, работают. Я бы сказала, не хуже других. Андрей Северьянович сам пришел к начальнику партии. Чего же больше? Он мог и не приходить, и никто бы не знал. Место он укажет. И если там есть золото, будем разведывать совместно с геологами приискового управления. Мое дело только дойти туда и установить заявку. Вот и все.
— Смотри! Я бы поостерегся. Не ровен час — налетит коршун, как в двадцать четвертом на Ольгу Семеновну.
— Нам ли с тобой, тятя, коршунов бояться!
— Кто-то же ковырялся там?
— Может, это дезертиры рылись во время войны.
— Вранье! Дезертиров было всего пятеро, и тех сразу выловили. Был кто-то другой. Прижать бы Андрея Северьяныча, выложил бы всю подноготную.
Агния молчала. Может быть, отец и прав, но нельзя же вот так просто взять и арестовать человека. За что?
Зырян раскурил трубку и, собираясь пройти в ограду, как бы мимоходом спросил:
— Боровиков тоже едет в тайгу?
Ах, вот в чем дело!..
— Да. У них свой отряд! С Матвеем Вавиловым и с Аркашкой Воробьевым. Жулдетский хребет будут разведывать.
— Угу. Понятно! — хмыкнул Зырян.
Агния с досадой отвернулась. «И чего ему надо? Неужели я не могу поговорить с Демидом или встретиться?!»
Улицей идут двое. Долговязого Матвея сразу узнала. И, конечно, Демид с ним. Громко разговаривают.
— А что ты не возьмешь баян? — гудит Матвей. — Не помеха, думаю. Зато как мы будем жить там! Возьми!
— Без баяна обойдемся, — ответил Демид.
— Агния, кажись? — задержался Матвей, приглядываясь.
— Ну я пойду, — проговорил Демид. — Надо еще зарядить патроны.
И ушел…
Матвей подошел к Агнии и сел на лавочку.
— Что-то, я вижу, Агния Аркадьевна, сторонитесь вы друг друга, как чумные. А чего вам сторониться? Не чужие, кажись. А?
Агния оглянулась на калитку, как бы стараясь убедить себя, что отца близко нет, тихо спросила:
— Выедете утром?
— Как только солнышко подмигнет, так и тронемся. Тебе на Кипрейную? Так что до Маральего перевала будем ехать вместе. Там заночуем.
Агния бесстрастно выслушала Матвея — пусть как хочет, так и думает. Если бы она могла сейчас высказать, что у нее лежит на душе, о чем она думает днем и ночью; сказать бы, как ей нелегко видеть Демида и ни разу не подойти к нему, когда на каждом шагу подстерегают углистые глаза Андрюшки и много, много чужих глаз!.. Но разве можно сказать такое болтливому Матвею?..
XII
Утреннее солнце посылало лучи откуда-то из-за лилового хребта Татар-горы. Над Белой Еланью небо полыхало багровым заревом.
Мимо ограды старого Зыряна проехали трое верховых с тяжелыми сумами в тороках. Агния только этого И ждала — отряд Демида двинулся в путь.
Прикрикнув на сына, чтобы он еще раз проверил подпруги и правильно ли висят переметные сумы, Агния подошла проститься с матерью. Сам Зырян еще на зорьке уехал
