— Ты поостерегись там. И Андрюшку-то береги, — наказывала мать.
— Ну что вы мне страсти нагоняете? Придумают бог знает что и других пугают. Уже по всей деревне переполох пустили.
— Ишь, какая смелая! Сестрица-то моя, Ольга, тоже была отчаянная. А сложила головушку. На золото идешь, понимать надо. Если жилу ктой-то скрывал, знать, доглядывает за ней.
От ворот по ограде, заросшей кустами черемух и яблонь-дички, шел Двоеглазов с ружьем, пригибая голову под развесистыми сучьями, — белобрысый, поджарый молодой человек. Таким вот когда-то был Демид…
Анфиса Семеновна, одернув полосатую кофтенку, почтительно встретила начальника партии:
— Беспокоюсь я, Олег Александрович: ладно ли, что Агния едет одна?
— Думаю, что ничего дурного не случится, Анфиса Семеновна, — сказал Двоеглазов. — Я вот принес Агнии Аркадьевне свою трехстволку — ружье надежное. И, кроме того, дал указание отряду Матвея держать постоянную связь с Агнией Аркадьевной. Они остановятся невдалеке от пасеки и пойдут потом следом.
Анфиса Семеновна поджала губы:
— Матвей-то не больно надежный.
Агния хотела возразить: неправда, мать не от доброго сердца говорит такое. Но, закусив губу, промолчала. Не в Матвее дело!..
— Езжай к воротам, — сказала Андрюшке.
Двоеглазов отдал Агнии трехстволку и показал, как с ней обращаться.
— С таким ружьем не страшно встретить ни медведя, ни сохатого, ни самого лешего. Верное дело. И помните: как мы с вами договорились, так и действуйте. Как только возьмете две-три пробы — если даже неудачные, все равно — немедленно уезжайте оттуда. Я вас буду ждать на Верхнем Кижарте. Там решим, что делать. Поддерживайте связь с отрядом Матвея. Да будьте осторожны. В патронташе полсотни патронов с пулями для нижнего ствола. Как только выедете в тайгу — стреляйте. Надо к ружью привыкнуть. И у Андрюшки есть ружье?
— Берданка. Она у нас тоже надежная, — усмехнулась Агния.
— Ну, Андрей Степанович, ты теперь за мужика. Береги мать, привыкай, — посоветовал Двоеглазов, осматривая притороченные сумы. — Что-то мало у вас сухарей. От Кипрейной до Верхнего Кижарта — немалый путь.
— Хватит. Завалим с Андрюшкой медведя да над костром накоптим мяса — вот и еда будет.
Тронулись в дорогу. Двоеглазов проводил Агнию и долго смотрел вслед: таежница! Побольше бы таких геологов партии!..
Лохматая тайга встретила путников волглостью хвойного леса, цветущим в низинах разнотравьем, гомоном пернатых обитателей.
Тайга, тайга!..
Шумишь ты днем и ночью, непокорная и щедрая кормилица медведей, маралов, сохатых, пушистохвостых белок, золотистых соболей и всякой живности. Не здесь ли звенят хрустальные ключи — истоки рек? Не в твоих ли недрах покоятся несметные сокровища?
Вольготно в тайге летом. По падям рассох и гор, по берегам малых речушек наливается жгучей чернотою смородина, черника, голубица, А в июле начинает красной осыпью вызревать малина! Чего тут только нет!
Кругом разлита сытая истома хвойного леса и разнотравья. А дикий хмель по чернолесью!
Зелен хмель в мае…
Проходит пора, и хмель набирает силу.
«Отцвел мой хмель», — думала Агния, глядя на тонкие побеги, спиралями вьющиеся вокруг черемух.
Думала и так и эдак. Боялась Демида, сторонилась, а втайне грезила о нежданной встрече.
XIII
Остановились на ночлег на Маральем становище, километрах в пятнадцати от пасеки колхоза.
Когда Агния с Андрюшкой подъехали к стоянке, отряд Демида успел развести костер у холодноводного ключа.
— Давай, давай к нашему огоньку поближе! — приветствовал Матвей, шагая навстречу на своих длинных, как жерди, ногах.
Демид сидел возле костра и чистил рыбу. Мимолетный взгляд — будто сверкнула искорка во тьме и тут же потухла: Демид опустил голову и больше не взглянул на Агнию.
— Мы успели рыбы наловить, — сообщил Матвей: — Ленков и хариусов вытащили из Малтата. За каждого ленка, Агния, с тебя причитается по грамму золота.
— Не дорого ли берешь, Матвей Васильевич?
— Эге! Попробуй налови.
Андрюшка, разминая ноги, недовольно буркнул:
— Нужны нам ваши ленки и харюсы. Ешьте их сами.
— Ого! — Матвей уставился на Андрюшку, как аист на ящерицу. — Вот ты какой…
Агния тем временем расседлала лошадей. Матвей помог ей спутать их, отвел на лесную прогалину на подножный корм.
Андрюшка усердно таскал сухостойник. Он надумал развести свой костер — у чужого не греться, тем более — возле Демидова огонька.
Щупленький Аркашка Воробьев в брезентовом плаще, до того длинном, что полы тащились по земле, пригласил Агнию поближе к костру, но Агния, скупо поблагодарив, отошла к своим вьюкам и там помогла Андрюшке развести огонь.
Матвей сперва наблюдал молча, потом возмутился!
— Да вы что, единоличники или как? Негоже потакать парню, Агния. Он же тебе шагу не даст ступить. А по какому праву, спрашивается. Ты кто такой, Андрюшка? Тля, и больше ничего. Если поехал с геологами — держись плечо к плечу. Не сопи себе в воротник. Моментом затуши костер. Одного хватит на всю тайгу.
— Мне какое дело до вашего костра? — окрысился Андрюшка.
— Да ты на какой земле живешь? Соображаешь? Геологи мы… у нас такой закон: все за одного и один за всех. Ишь ты, единоличник!
Агния заступилась за сына, наотрез отказалась от наваристой ухи, чем вконец испортила настроение Матвею.
— Попомни, Агния: вырастишь еще одного угрюмого кержака. Наломает он тебе шею.
Демид поглядывал на Агнию от старой пихты. Стоял во весь рост, прямой и высокий, белоголовый, с черным кружком на глазу, в теплом бушлате и в болотных сапогах, и о чем-то думал. Может, осуждал Агнию? Смеялся над ее материнской слабостью? Пусть смеется! Он ведь не растил детей, да еще от разных отцов на глазах у всей деревни.
Но Демид совсем не о том думал. Агния, вот она рядышком. Подойти разве, поговорить? Плевать на Андрюшку. Надо бы ей сказать, Агнии, что он, Демид, совсем не тот, каким был когда-то. «Внутри у меня, кажется, все перегорело и потухло. Не могу я теперь навязываться к ней на шею. Огня из воды не высечешь. И ей нелегко будет со мной, и мне невесело. Так и сказать надо». И вдруг, так не ко времени, вспомнил распахнутые глаза Анисьи. Знал: не для него горит Уголек, и все-таки радостно, что на земле живет Уголек. «Эта Анисья теперь для меня, как заноза в сердце. С ума сошел!..»
Если бы Агния знала, о чем думал Демид!..
Легла ночь. Волглая и мягкая, духмяная, настоенная на таежной растительности. Низина наполнилась пойменной сыростью. Дым от костра не поднимался вверх, а стлался по земле.
Потрескивали еловые сучья. Агния глядела на раскаленные головни и никак не могла отогреться. Что-то знобило ее, точно она искупалась в
