И нее вместе, сколько их было, многотысячным плавным напевом кончали песню:
Не будет ни сирогоУ нас, ни вельможи,На труд, на радость…Для нового мира мыВытким одёжи…Эх,да!Не будит ни сирых у насНи вельмож,Для нового мираОдежду даёш!Просторную, лёгкую,Чтоб одеваласьКаждым, кто в мир придёт,На труд, на радость…Сестры-прядильщицы, братья-ткачи.Песню потягивай, нитку сучи!Между тем Мик был далеко не спокоен. Провалившись в трубу, он быстро прошел километр, отделявший Мидльтоун от компании «Америкен-Гарн, выкарабкался возле своего станка на деревообделочным и угрюмо посмотрел на истощенного немолодого гостя, прохаживавшегося но мастерской в ожидании.
- Дело путается! - пробормотал он, налегая на рубанок. - Я удерживаю ребят всячески. Месс-менд постановил не бастовать, пока мы не развернем врага на собственной ладони. Что-то ты мне расскажешь про континентальные делишки?.
- Собака в наших руках, Мик. Боб Друк выслеживает - майора Кавендиша со стороны Англии. Том ездит на его месте, загримированный под Боба. Сорроу разрывается между Гаммельштадтом и Веной. Но это покудова одна мелочь.
- Невидимому, - медленно заметил Тингсмастер, - ставка будет поставлена на майора. Английский Всемирный банк решил прибрать к рукам мусульманский Восток. Вам следует, дружище, во что бы то ни стлало…
Гость поднял голову и посмотрел на него пристально.
- …во, что бы то ни стало сорвать маску с Кавендиша, а для этого отыскать его, живого или мертвого, набальзамированного или набитого собственным навозом!
8. ДИСПУТ В ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОМ КЛУБЕ
Каждую субботу в читальне маленького клуба железнодорожников, находящегося возле трясин Гаммельштадта, происходил религиозный диспут под председательством пастора Питера Вурфа. Сюда приходили католики и протестанты, верующие и неверующие, ищущие и нашедшие, которым так и не терпится сбыть всем окружающим то, что они нашли.
Именно к последнему типу принадлежит, по видимому, мрачный мужчина с многозначительно поджатыми губами, пришедший раньше всех: и усевшийся возле читального стола. Посидев смирнехонько минуты две, он завозился на стуле, поднял пятерню к уху, потом к шее, потом к затылку, и по этому чесальному маршруту мы тотчас же узнали в нем сторожа Крана. Не успел он дойти до - подмышек, как дверь растворилась, и вошел второй посетитель в широкой черной шляпе, нахлобученной до самого носа. Он сел к столу, взял газету, уткнулся в неё а и вдруг разразился таким скрипучим хохотом, что сторож Крац вздрогнул и перестал чесаться.
- Хи-хи-хи, сударь! - заскрипел он, ударяя кулаком но газете и подсовывая, смятое место под нос соседу. - Прочитайте-ка эту враку!
Сторож Крац, то поднимая, то опуская брови в такт каждому слогу, протея:
«Порт Ковейт. Сюда съезжаются многочисленные мусульмане в ожидании перевезения останков покойного майора Кавендиша для празднования недели «Кавендиш», установленной в честь покойника. По прошествии трех дней, во время которых изуверства дойдут, по опасениям английской полиции» до границ, во много превосходящих празднество Мохаррам, процессия пойдет с останками майора к Элле-Кум-Джере, чтобы похоронить их в специально устроенном мраморном склепе. Для географических судеб мусульманства крайне важно образование этого нового святого места центра будущих мусульманских средоточий вместо Иерусалима, Мекки, Медины в английской зоне влияния, поблизости Индии.
- Ну, и что ж с того? - равнодушно спросил Крац.
Человек в черной шляпе потер руки, хихикнул и снова схватился, за газету.
- Я не говорю, сударь, что тут что то есть! Я ничего не говорю! С какой стати мне говорить! Молчанье, сударь, гробовое молчанье, особенно для моей профессии могильщика!
С этими словами он закатился неистовым хохотом. Между тем дверь начала поминутно хлопать. Один за другим входили посетители диспута и рассаживались вокруг стола. К небольшой кафедре проследовал пастор Питер Вурф, как всегда повязанный гарусным шарфом.
Внимание сторожа Краца тотчас же обратилось на пастора, и странный могильщик был им на время забыт.
- Братья, - произнес пастор носовым голосом, - будем продолжать наше собеседование о чудесах господних. Что есть чудо для человеческого ума? Это есть слабость характера, друга мои, недостойная лютеранина!
- Неужели, герр пастор? - прошептала старая прихожанка.
- Именно! - твердо отрезал пастор. - Когда к хорошему лавочнику приходит добрый, хороший покупатель, уважаемый во всем городе, что он ему говорит? Он говорит: положи в корзину, добрый друг, то и то - окорок ветчины, кило меду и кило сыра и еще разного товару - и отправь это в дом мой. И что отвечает хороший хозяин уважаемому покупателю? Разве он скажет ему: оставь в залог часы твои или выложи деньги наличными, прежде чем начну упаковывать? Нет, но он скажет: иди к себе, друг мой еще не зайдёт солнце, как сделаю по слову твоему. И верит хороший лавочник покупателю, и верит покупатель лавочнику, и недоверия нет между ними. И вот, братья, не таким ли должно быть отношение лютеранина к богу?. Верю ему без чудес его, и не надо мне в залог пи часов, ни запонок, и не надо чудес ни с неба, ни с под земли, ни в воде, ни в воздухе для веры истинной и неколебимой!
В зале раздались тихие всхлипывания. Пастор Питер Вурф сорвал с шеи гарусный шарф и приложил, его к очкам. Как вдруг в этой атмосфере, полной уважения и доверия, раздался голос, зазвучавший грубо и резко, как какое-нибудь известие о гарантийном договоре со столбца иностранной газеты… Голос принадлежал сторожу Крацу.
- Желаю возразить! - рявкнул сторож Крац.
Сотни умиленных глаз взглянули на него с явным попреком.
- Желаю возразить! - повторил сторож. - Как я есть тот самый человек, который своими глазами видел небесное чудо, вовсе даже против своей - совести не католиком! Прошу слова!
- Говори, чадо, - терпеливо ответил пастор Вурф, сокрушенно наблюдая, как все его прихожанки впились глазами в недостойного сторожа и так и задрожали от любопытства.
- Чудо это есть святая истина происшествия, в чем приношу клятву расписанием поездов по всей линии и в жизни и целостью своей головы, чтоб ей оторваться на виселице, коли я вру! - торжественно начал Крац, обводя всех сверкающими глазами. - Спросите у начальства, ноли я беру в рот хмельного или чего прочего, отшибающего память! А только в тот день была темная ночь, и я пошел по службе, стоя у своей будки, и молчал, как всегда, говоря, что молчание золото, а слово серебро. Стою это я у будки и вдруг, не будучи католиком, помолился господу-богу о чуде.
- Вот оно, неверие века сего! - грустно воскликнул Питер Вурф.
- Дай, говорю я, господи, мне хорошую собаку - пса для сторожевой службы разведки! И тут в эту самую минуту с неба гав-гав, и прямо мне на руки огро-омная собачища - пес с мордой, хвостом и лапами,
