Он не видел ее полгода и теперь заметил, как она округлилась и налилась, а ничем не стесненные груди под темно-зеленым свитером сильно отяжелели. Зато лицо осунулось, заострилось, став почти треугольным, с чуть заметными впадинками под высокими скулами. Она всегда была здоровым ребенком и теперь превратилась в настоящую женщину.
— Ну и как? Нравится то, что видишь? — спросила она улыбаясь. Старый стереотипный вопрос, придуманный Энн в давнем детстве.
— Более-менее, — поддразнил он. Разве можно облечь в слова ту нежность, охватившую его, безрассудное теплое ощущение самодовольства, которое неизменно доставляла она, плод его чресел, свидетельство жизнеспособности и родительской мудрости. Он сжал ее руку, втайне поражаясь, что всего несколько минут назад досадовал при мысли о ее приезде.
Рука об руку они последовали за носильщиком через пассажирский терминал. Он помог носильщику забросить ее вещи в багажник. Брезентовый мешок, раздувшийся от книг, оказался очень тяжелым. Одна книга выпала на асфальт. Крейг поднял ее. «Воспитание чувств», на французском. Крейг не смог сдержать улыбки. Ну и предусмотрительная же путешественница его дочь: рассчитывает встретиться здесь с прошлым веком.
Они направились по шоссе, ведущему в Канны. Поток машин был такой плотный, что приходилось буквально плестись. Время от времени Энн наклонялась к нему и гладила по щеке, словно легким прикосновением пальцев убеждая себя, что отец здесь, совсем рядом.
— Какое синее море, — протянула она. — Поверишь, это было самое сумасбродное приглашение в моей жизни. — Она засмеялась какой-то своей мысли. — Кстати, твоя жена утверждает, что ты покупаешь мою привязанность.
— А ты? Ты тоже так считаешь?
— Если это верно, продолжай в том же духе.
— Как твоя швейцарская поездка? — осторожно осведомился он.
— Средней паршивости.
— Что мать делает в Женеве?
— Консультируется с частными банками. Ее приятель ей помогает. — Голос Энн неожиданно стал жестким. — С тех пор как ты стал давать ей столько денег, она заделалась настоящим асом инвестиций. Заявляет, что американская экономика не кажется ей достаточно стабильной, и намеревается отныне иметь дело только с немецкими и японскими компаниями. Велела передать тебе, чтобы последовал ее примеру. Говорит, это просто смехотворно — получать всего пять процентов годовых. Ты, мол, никогда не был деловым человеком, и она заботится о твоих интересах. — Энн слегка поморщилась. — Кроме того, в твоих же интересах немедленно бросить ту парижскую дамочку.
— Она и об этом тебе рассказала? — процедил Крейг, стараясь не выказать гнева.
— Да, и еще о многом.
— А что она знает о моей парижской приятельнице?
— Понятия не имею. Слышала лишь то, что она мне сказала. Будто эта дама бессовестно молода для тебя, выглядит как маникюрша и охотится исключительно за твоими деньгами.
— Маникюрша? — рассмеялся Крейг. — Очевидно, она никогда не видела мою приятельницу.
— Ошибаешься, видела. И даже устроила ей скандал.
— Где?!
— В Париже.
— Она была в Париже? — недоверчиво переспросил Крейг.
— Совершенно верно. Исключительно ради тебя. Высказала даме все, что думает об авантюристках, которые охмуряют старых дураков и разрушают счастливые браки.
Крейг восхищенно покачал головой.
— Подумать только, Констанс мне ни слова не сказала.
— Знаешь, есть вещи, о которых женщины предпочитают не распространяться, — пояснила Энн. — Кстати, ты познакомишь меня с Констанс?
— Конечно, — неловко пробурчал Крейг. Обнимая дочь в аэропорту, он и помыслить не мог, что их беседа примет такой оборот.
— Зато в Женеве я здорово позабавилась, — продолжала Энн. — Пришлось обедать в «Ричмонде» с мамочкой, ее дружком и со всеми прибамбасами.
Крейг ничего не ответил. Не хотел обсуждать с дочерью любовника своей жены.
— Этакий помпезный осел, — продолжала дочь. — Бр-р-р. Расселся, как у себя дома, заказывает икру, орет на официанта. Вино, видите ли, не то, а потом удостаивает галантной беседой пять минут мамулю, а пять — меня. Строго по очереди. Теперь я понимаю, почему уже с двенадцати лет ненавидела мамочку.
— Это не так, — мягко возразил Крейг. Он во многом виноват. Только не в отчуждении дочерей от жены.
— Так, папа. Так. О, почему ты столько лет покорно выносил этого жалкого зануду, который притворялся твоим другом, почему ты все им спускал?
— За все надо платить, — вздохнул Крейг. — Я тоже не ангел. Ты уже взрослая, Энн, и надеюсь, давно сообразила, что наши с мамой пути много лет как разошлись…
— Разошлись? — нетерпеливо перебила Энн. — Ладно, пусть разошлись. Это вполне можно понять. Но как ты мог вообще жениться на этой стерве…
— Энн! — резко воскликнул он. — Не смей так говорить!
— И еще не могу понять, почему ты позволил ей угрожать тебе иском за адюльтер и под этим предлогом выманить все деньги! А дом! Не проще ли денька на два нанять детектива, чтобы последил за ней и увидел, что она творит?
— Я на такое не способен.
— Почему? Она же пустила за тобой ищейку!
Крейг пожал плечами:
— Не рассуждай как адвокат. Не могу — и баста.
— Ты слишком старомоден, — заключила Энн. — В этом твоя беда.
— Давай не будем больше говорить об этом, — попросил он. — Только помни: если бы я не женился на твоей матери, тебя и твоей сестры не было бы на свете. Я иногда думаю, что вы — самое главное, что у меня есть, а все остальное ломаного гроша не стоит. Поэтому, как бы ни поступала ваша мать, я благодарен ей за вас. Ты будешь помнить это?
— Попытаюсь.
Голос Энн задрожал, и Крейг испугался, что она сейчас заплачет. Странно, она даже в детстве не была плаксой.
— Но скажу только одно, — с горечью продолжала она. — Больше я не желаю видеть эту женщину. Никогда. Ни в Швейцарии, ни в Нью-Йорке, ни в Калифорнии. Нигде.
— Ты когда-нибудь передумаешь, — тихо возразил он.
— Хочешь пари?
О Господи! Семьи и семейные дрязги!
— Я хочу, чтобы вы с Маршей знали: Констанс не имеет никакого отношения к нашему разрыву. Я оставил твою мать, потому что мне все это надоело до чертиков и я был на грани самоубийства. Наш брак потерял всякий смысл, а продолжать бесцельную жизнь я не собирался. Я виню вашу мать не меньше, чем самого себя. Наступил конец, вот и все. Констанс — просто совпадение.
— Ладно, — согласилась Энн, — верю.
Она примолкла, и Крейг, облегченно вздохнув, благодарный за передышку, миновал каннский ипподром. Южные скачки… Незамысловатые победы, незасчитанные поражения. Включенные разбрызгиватели изливались мириадами водяных дуг-фонтанчиков по всему зеленому полю.
— Ну, — резковато спросила Энн, — а как насчет тебя? Веселишься?
— Можно сказать и так.
— Я беспокоилась о тебе, — сообщила она.
— Беспокоилась? — с невольным удивлением повторил Крейг. — Я всегда считал, что современная молодежь не волнуется за родителей, по крайней мере так
