— Ну что ты, дорогая…
— Я думаю, теперь можно и выпить.
Они направились к бару на Восьмой улице. Майкл застегнул пальто и бросил задумчивый взгляд на свои хорошо начищенные коричневые туфли, когда они поднимались по ступеням к двери. Они сели у окна, в которое лились солнечные лучи. У дальней стены трещали дрова в камине. Подошел японец-официант, поставил на стол блюдо с претцелями[206] и широко им улыбнулся.
— Что положено заказывать после завтрака? — спросил Майкл.
— Думаю, коньяк, — ответила Фрэнсис.
— «Курвуазье», — попросил Майкл. — Два «Курвуазье».
Официант принес бокалы, и они пили коньяк, сидя в ярком солнечном свете. Майкл прикончил половину, запил водой.
— Я смотрю на женщин, — признал он. — Все так. Я не говорю, хорошо это или плохо, но я на них смотрю. Если я прохожу мимо по улице и не смотрю на них, я обманываю тебя, обманываю себя.
— Ты смотришь на них так, словно хочешь ими обладать. — Фрэнсис вертела бокал. — Каждой.
— В определенном смысле, — Майкл говорил тихо, словно обращался не к жене, — в определенном смысле это правда. Но за этим ничего не следует, и это тоже правда.
— Я знаю. Поэтому меня и мутит.
— Еще коньяка! — крикнул Майкл. — Официант, еще два коньяка.
— Почему ты причиняешь мне боль? — спросила Фрэнсис. — Зачем ты это делаешь?
Майкл вздохнул, закрыл глаза, осторожно потер веки пальцами.
— Мне нравится смотреть на женщин. Больше всего я люблю Нью-Йорк за то, что его наводняют батальоны женщин. Когда я впервые приехал сюда из Огайо, то сразу их заметил, миллион прекрасных женщин, шагающих по городу. Я ходил среди них, и сердце выпрыгивало у меня из груди.
— Детство, — прокомментировала Фрэнсис. — Это детское чувство.
— Не уверен, — покачал головой Майкл. — Не уверен. Я стал старше, уже на подходе к среднему возрасту, начал толстеть, но все равно люблю ходить по Пятой авеню в три часа дня, по восточной стороне, между Пятидесятой и Пятьдесят седьмой улицами. Они все там, вроде бы ходят по магазинам, в мехах и этих безумных шляпках, будто собрались со всего мира в этих восьми кварталах. Там лучшие меха, там лучшие одежды, там самые красивые женщины. Они выходят из дома, чтобы потратить деньги, и очень этим довольны. Когда ты проходишь мимо, они холодно смотрят на тебя, всем своим видом демонстрируя, что ты для них не существуешь.
Японец-официант поставил на стол два бокала, лучась от счастья.
— Все хорошо? — осведомился он.
— Все прекрасно, — ответил Майкл.
— Если пара шуб и шляпки за сорок пять долларов… — начала Фрэнсис.
— Дело не в шубах. И не в шляпках. Просто там какая-то особенная атмосфера. Знаешь, тебе не обязательно все это слушать.
— Я хочу послушать.
— Мне нравятся девушки из офисов. Аккуратненькие, в очечках, умненькие, деловые, знающие все и всех, умеющие постоять за себя. — Он смотрел на людей, которые медленно проходили мимо окна. — Мне нравятся девушки на Сорок четвертой улице, которых я вижу во время ленча, актрисы, одетые абы как, разговаривающие с молодыми людьми, демонстрирующие свою молодость и красоту у «Сарди» в ожидании, когда какой-нибудь продюсер обратит на них внимание. Мне нравятся продавщицы в «Мейсис», которые прежде всего обслуживают тебя, потому что ты мужчина. Они заставляют женщин ждать, флиртуют с тобой рядом с носками, книгами, иглами для фонографа. Все это копилось во мне десять лет, и теперь, после твоего вопроса, выплыло наружу.
— Продолжай.
— Когда я думаю о Нью-Йорке, я думаю обо всех его женщинах — еврейках, итальянках, ирландках, польках, китаянках, немках, негритянках, испанках, русских, фланирующих по городу. Я не знаю, то ли я такой особенный, то ли это чувство свойственно всем мужчинам, но у меня такое ощущение, что в этом городе я нахожусь на бесконечном пикнике. Мне нравится сидеть рядом с женщинами в театре, быть рядом с красотой, на которую потрачено никак не меньше шести часов. Мне нравятся раскрасневшиеся девушки на футбольных матчах, а когда потеплеет, девушки в летних платьях… — Он допил коньяк. — Такая вот история. Ты сама напросилась, не забывай. Я ничего не могу с собой поделать и смотрю на них. Просто ничего не могу с собой поделать и хочу их.
— Ты их хочешь, — повторила Фрэнсис лишенным эмоций голосом. — Это твои слова.
— Точно, — жестко ответил Майкл, потому что она заставила его раскрыть душу. — Ты затронула эту тему, так что давай досконально ее обсудим.
Фрэнсис допила коньяк, два или три раза сглотнула.
— Ты говоришь, что любишь меня?
— Я люблю тебя, но при этом хочу их. Такой вот расклад.
— Я тоже красива. Не хуже любой из них.
— Ты прекрасна, — без малейшей иронии ответил Майкл.
— Я о тебе забочусь. — В голосе Фрэнсис слышалась мольба. — Я стала хорошей женой, хорошей хозяйкой, хорошим другом. Я делаю для тебя все.
— Я знаю. — Майкл накрыл ее руку своей.
— Если ты хочешь свободы…
— Ш-ш-ш.
— Скажи правду. — Она убрала руку.
Майкл щелкнул пальцем по краю бокала.
— Хорошо. Иной раз мне хочется стать свободным.
— Ну… — Фрэнсис забарабанила по столу. — Мы можем раз…
— Не говори глупостей. — Майкл пододвинул к ней стул, погладил по бедру.
Она начала тихонько плакать, уткнувшись в платок, чтобы никто не заметил.
— Наступит день, когда ты от меня уйдешь.
Майкл молчал. Смотрел на бармена, который неспешно резал лимон.
— Уйдешь? — повторила Фрэнсис. — Отвечай. Не молчи. Уйдешь?
— Возможно. — Майкл отодвинулся. — Откуда мне знать?
— Ты знаешь, — настаивала Фрэнсис. — Не так ли?
— Да, — после короткой паузы ответил Майкл. — Знаю.
Фрэнсис перестала плакать. Еще пару раз всхлипнула, убрала платок, на лице не осталось и слезинки.
— По крайней мере ты можешь сделать мне одно одолжение.
— Конечно.
— Перестань говорить в моем присутствии о том, как красива та или иная женщина. «Милые глазки, аппетитная попка, отличная фигурка, хороший голос», — передразнила она Майкла. — Держи все это при себе. Меня твое мнение на этот счет не интересует.
— Извини. — Майкл махнул рукой официанту. — Отныне буду держать свое мнение при себе.
Фрэнсис искоса взглянула на него.
— Еще коньяка, — попросила она официанта.
— Два коньяка, — уточнил Майкл.
— Да, мэм, да, сэр. — Официант затрусил к стойке.
Фрэнсис холодно посмотрела на мужа.
— Ты хочешь, чтобы я позвонила Стивенсонам? За городом сегодня чудесно.
— Да, — кивнул Майкл. — Позвони им.
Она поднялась и направилась в глубь бара к телефонной будке. Майкл не отрывал от нее взгляда, думая, какая хорошенькая женщина, до чего красивые ноги.
Я искал тебя, искал
Когда он наконец встретил ее, то узнал не сразу. Полквартала шел следом, видя перед собой лишь женщину с длинными ногами, в пальто свободного покроя, какие носят студентки, и шляпке из коричневого фетра.
Но внезапно память отреагировала на ее походку: прямая спина, неподвижные шея и голова, волнующее покачивание бедер. Так ходят женщины на Юге и мексиканки, испанки с корзинами на голове.
Еще какое-то мгновение он наблюдал, как она идет по солнечной стороне, направляясь к
