На освободившееся место напротив Крейга уселась женщина в белом шелковом платье, обнажавшем плечи и пышную, внушительную грудь. Парикмахер, должно быть, немало потрудился над ее прической, а глаза были сильно подведены. Тонкие, не соответствующие ее комплекции губы на круглом, покрытом толстым слоем косметики лице выкрашены вульгарной ярко-красной помадой. Загорелые дочерна плечи и грудь блестели, словно смазанные жиром. Пальцы с хищными загнутыми алыми ногтями были унизаны бриллиантами, которые Крейг, не будучи специалистом в этой области, принял за настоящие. Она принесла с собой груду фишек с другого стола и, разложив геометрическими узорами перед собой, властно постукивала по ним своими длинными накрашенными ногтями. Потом подняла глаза на Крейга и улыбнулась хитро и холодно.
Теперь он узнал ее. Та самая загоравшая толстуха, мимо которой они с Мерфи проходили по пути в бар. Он вспомнил расплывшийся от пота макияж, неприкрыто-порочное выражение лица, признаки испорченности, себялюбия и, как он тогда подумал, грубости и алчной похоти. Обратная сторона монеты по имени чувственность. Жаль, что она вообще села за его стол.
И разумеется, сейчас начнет выигрывать.
Так и произошло.
После нескольких партий он выбрался из-за стола, прихватив свой выигрыш. Горка фишек перед Патти выросла еще больше. Сам он скорчился на стуле, вперив зачарованный взгляд в вертящийся шарик.
— С меня хватит, Бейард, — окликнул Крейг Патти. — Пойду обменяю фишки. А вы?
Патти ответил не сразу, словно возвращался откуда-то издалека.
— Да-да… — пробормотал он. — Пожалуй, лучше закруглиться, пока я еще не проигрался.
У кассы Крейг увидел, что Бейард выиграл чуть больше тысячи франков.
— Сколько это в долларах? — поинтересовался Патти.
— Около двухсот пятидесяти.
— Вот это да! — пораженно протянул Патти. — Как с неба упало. Что ж, недаром говорят: кому везет в любви…
— А, бросьте, Бейард, — перебил Крейг.
— Так или иначе, хоть поездка частично окупится.
Он тщательно сложил банкноты и спрятал в бумажник из страусовой кожи с золотыми уголками.
— Мне его Энн подарила, — пояснил Патти. — В лучшие времена. На нем мои инициалы.
Они вернулись в отель. По дороге к ним несколько раз приставали шлюхи.
— Омерзительно, — прошипел Патти. — Так открыто, нагло!
Он заявил, что не желает идти к Хеннесси.
— Вы отлично знаете, мистер Крейг, что такие сборища не для меня.
Он проводил Крейга в вестибюль, чтобы узнать, нет ли чего от Энн. Ничего.
— Если я узнаю что-то перед отъездом, — пообещал Крейг, — обязательно позвоню.
Он чувствовал себя неловко в присутствии парня, словно собирался его предать.
— Вы настоящий друг, — неожиданно выпалил Патти. — Я считаю вас своим другом, мистер Крейг.
Крейг долго смотрел вслед гигантской унылой фигуре любовника своей дочери, пока тот, прихрамывая, не исчез в ночи.
«Я исполнил свой отцовский долг, — подумал он. — Вернее, часть долга».
Дверь в «люкс» Хеннесси была распахнута, а нестройный шум голосов доносился даже до вестибюля. Безошибочный признак успеха. Фильм Хеннесси приняли на ура. Кроме того, через открытые двери плыл тоже безошибочно узнаваемый запах марихуаны.
«В мое время, — подумал Крейг, — мы просто напивались». Не это ли профессора социологии именуют современными моральными критериями?
В комнате толпился народ. Мюррей Слоун, критик из киногазеты, отирался у большого стола, уставленного бутылками. Он не курил марихуану и, верный старым традициям, накачивался бесплатным виски. На большом диване в дальнем конце комнаты рядом с героем дня сидела Гейл. Хеннесси, в рубашке с закатанными рукавами и подтяжках, потный, раскрасневшийся, сиял от счастья. Он делил косячок с Гейл, которая выглядела спокойной и отстраненной, словно шум и веселье ее не касались.
— Ну как прошел показ, Мюррей? — спросил Крейг.
— Как видишь. — Слоун обвел стаканом болтавших без умолку гостей. — Просто слюни пускали.
— Именно так и напишешь?
— Ну уж нет. Напишу, что фильм так и лучится неподдельным грубоватым американским юмором и что реакция публики оправдала все надежды продюсеров. И что Хеннесси — бесспорный кандидат на высшую премию.
Слоун картинно пошатнулся, и Крейг понял, что выпито больше чем достаточно.
— И уж конечно, умолчу о том, что денег, потраченных сегодня на гашиш, вполне хватило бы на малобюджетный порнографический фильм. И о том, что, если бы не дармовая выпивка, ноги бы моей не было ни на одном фестивале. А как ты, друг мой? Соизволишь сообщить мне новости, достойные моего пера?
— Нет, — отмахнулся Крейг. — Ты не видел Йана Уодли?
— Нет. Мой старый собутыльник. Встревожен его отсутствием. Кстати, слышал о его неприятностях. Насчет стычки с Мерфи в ресторане. Наверное, уполз в какую-нибудь дыру и заткнул за собой лаз.
— Кто тебе рассказал? — резко спросил Крейг.
— Сорока на хвосте принесла, — сообщил Слоун заплетающимся языком. — Мистраль нашептал.
— Ты что-нибудь успел написать? — не унимался Крейг.
— Я не веду светскую хронику, — с достоинством сообщил Слоун. — Таких писак и без меня сколько угодно.
— А что-нибудь появлялось в колонках светской хроники?
— Насколько я знаю, нет. Правда, я ее не читаю.
— Спасибо, Мюррей.
Он отошел от критика. Не для того он пришел сюда, чтобы тратить время на Слоуна.
Крейг стал протискиваться туда, где сидели Гейл и Хеннесси, и едва не наткнулся на итальянского актера Корелли, по-мальчишески усевшегося на пол вместе со своими неизбежными спутницами и щерившего зубы в улыбке. Крейг так и не припомнил, видел ли он раньше именно этих девиц. Корелли пустил свою сигарету по кругу. Одна из девушек пробормотала, затягиваясь:
— Настоящий марокканский рай.
Крейг споткнулся о вытянутую ногу Корелли, и тот, мило улыбаясь, предложил:
— Присоединяйтесь к нам, мистер Крейг. Пожалуйста. У вас лицо simpatico[41]. Правда, девушки?
— Molto simpatico[42], — подтвердила одна из девиц.
— Извините, — кивнул Крейг, боясь наступить на кого-нибудь и продолжая пробираться к Хеннесси и Гейл Маккиннон.
— Поздравляю, Хеннесси, — сказал он. — Я слышал, вы сегодня всех убили.
Хеннесси просиял, попытался встать, но тут же свалился обратно.
— Сегодня я обессмертил себя. Раздвиньте ряды, дайте место новому Сесилу Б. де Миллю. Ну разве не чудесная вечеринка? Выпивка, гашиш и слава вместе с поздравлениями дирекции.
— Привет, Гейл, — сказал Крейг.
— Как, сам Малкольм Харт, чтоб мне провалиться! — обрадовалась Гейл. Крейг так и не понял, пьяна она или обкурилась.
— Что-что? — воинственно вскинулся Хеннесси. — Разве я приглашал кого-то еще?
— Это мы с Гейл так шутим, — пояснил Крейг.
— Классная девка! — объявил Хеннесси, похлопав Гейл по руке. — Пила весь вечер со мной наравне, пока на Лазурном берегу решалась моя судьба. Интересовалась моей прежней жизнью. Начиная с доисторической эпохи. Боксер-любитель, водитель грузовика, каскадер, вышибала в бильярдной, бармен, рекламный агент… кем еще я был, дорогая?
— Гаражным механиком, рабочим на ферме…
— Верно, — расплылся в улыбке Хеннесси. — Узнала всю мою подноготную. Идеальная американская посредственность. Я знаменит, и она собирается сделать меня еще более знаменитым, не так ли, дорогая?
Он передал сигарету Гейл, и та, прикрыв глаза, глубоко затянулась.
«Такое веселье не для меня», — подумал Крейг.
— Спокойной ночи, — пожелал он, когда Гейл, открыв глаза, медленно выпустила сладковатый дым. — Хотел только сказать вам, что завтра улетаю в Нью-Йорк.
— Непоседа
