— Хочу быть таким, как мой толстый брат! — в отчаянии воскликнул хомса. — Он думает животом и объедается опилками, песком и землёй, пока они не встанут комом у него в горле. Однажды он попытался съесть свой воздушный шарик. Если бы ему это удалось, мы бы никогда его больше не увидели.
Поражённый этой мыслью, хомса остановился. Маленький толстый брат поднимается в воздух. Ножки беспомощно торчат в стороны, а изо рта свисает верёвочка…
О нет!
Вдалеке на болоте горело окошко. Как ни странно, это была не призрачная колесница, а всего лишь маленькое квадратное окошко, светившееся ровным светом.
— Сейчас ты туда пойдёшь, — сказал хомса. — Пойдёшь, не побежишь — иначе испугаешься. И ни о чём не думай, просто иди.
Домик был круглый, — видно, там жила какая-то мюмла. Хомса постучал. Потом постучал ещё раз, и ещё, и, не дождавшись ответа, вошёл.
Внутри было тепло и уютно. Лампа стояла на подоконнике, и ночь из-за неё казалась чёрной как уголь. Где-то тикали часы, а со шкафа, с самого верха, на хомсу смотрела крошечная мюмла.
— Привет, — сказал хомса. — Еле ноги унёс. Болотные змеи и живые грибы! Если б ты только знала!
Маленькая мюмла пристально разглядывала его. Немного помолчав, она сказала:
— Я Мю. Я тебя уже видела. Ты выгуливал маленького толстого хомсу и всё время бормотал себе под нос и размахивал лапами. Ха-ха.
— Ну и что? — ответил хомса. — Почему ты сидишь на шкафу? Это глупо.
— Как сказать… — протянула малышка Мю. — Для кого-то, может, и глупо, а для меня — единственное спасение от страшной судьбы. — Она свесилась со шкафа и прошептала: — Живые грибы добрались до гостиной.
— Что?! — воскликнул хомса.
— Отсюда мне видно, что они сидят и за дверью тоже, — продолжала малышка Мю. — Ждут. Было бы неплохо свернуть этот ковёр и подложить под дверь. Иначе они проползут в щель.
— Ты серьёзно? — спросил хомса. В горле у него застрял комок. — Этих грибов ещё утром не было. Это я их придумал.
— Вот как? — высокомерно отозвалась Мю. — Такие липкие, да? Которые растут толстым слоем и могут заползти на тебя и приклеиться?
— Я не знаю, — дрожащим голосом прошептал хомса. — Я не знаю…
— Моя бабушка уже вся ими заросла, — как бы между прочим сказала Мю. — Она там, в гостиной. Вернее, то, что от неё осталось. Она теперь похожа на большой зелёный холм, только усики торчат с одного боку. Ты под эту дверь тоже коврик подложи. Если это, конечно, поможет.
Сердце хомсы громко стучало, руки не слушались. Он с большим трудом свернул коврики. Где-то в доме продолжали тикать часы.
— Это от грибов такой звук, — объяснила Мю. — Они растут, растут, пока двери не лопнут, и тогда они заползут на тебя.
— Я хочу на шкаф! — завопил хомса.
— Здесь нет места, — сказала Мю.
В дверь с улицы постучали.
— Странно, — проговорила малышка Мю и вздохнула. — Странно, что они утруждают себя стуком, хотя могут войти, когда захотят…
Хомса бросился к шкафу и попытался залезть наверх. Стук повторился.
— Мю! Стучат! — крикнул кто-то в доме.
— Да, да, да, — крикнула Мю в ответ. — Открыто! Это бабушка, — объяснила она хомсе. — Удивительно, что она до сих пор может говорить.
Хомса не сводил глаз с двери в гостиную. Она медленно отворилась — маленькая чёрная щёлка. Хомса вскрикнул и кубарем закатился под диван.
— Мю, — сказала бабушка. — Сколько раз я просила тебя открывать, когда стучат! И зачем ты положила под дверь коврик? И почему ты никогда не дашь мне спокойно поспать!
Это была ужасно старая и сердитая бабушка в широкой белой ночной рубашке. Она прошаркала через комнату, открыла входную дверь и сказала:
— Добрый вечер.
— Добрый вечер, — ответил папа хомсы. — Извините за беспокойство. Вы, случайно, не видели моего сына, среднего?..
— Он под диваном! — крикнула малышка Мю.
— Можешь вылезать, — сказал папа хомсе. — Я на тебя не сержусь.
— Вот как, под диваном, значит. Ясно, — устало сказала бабушка. — Знаете, я очень люблю, когда в гости приходят внуки, и Мю тоже может приглашать сюда своих друзей. Но я бы предпочла, чтобы дети играли днём, а не ночью.
— Мне очень жаль, — быстро проговорил папа. — В следующий раз мой сын придёт утром.
Хомса вылез из-под дивана. Не глядя ни на Мю, ни на её бабушку, он прошёл прямиком к двери, шагнул на крыльцо и дальше, в темноту.
Папа шёл рядом молча. Хомса чуть не плакал от обиды.
— Папа! Эта девочка… ты себе не представляешь… Я туда больше никогда не пойду! — взахлёб возмущался он. — Она обманула меня! Она надо мной подшутила! Она такая обманщица, что просто тошно!
— Понимаю, — успокоил его папа. — Это действительно бывает ужасно неприятно.
И они вернулись домой и съели всё, что осталось от десерта.
Филифьонка, которая верила в катастрофы
Как-то раз одна филифьонка стирала в море свой большой тканый коврик. Она тёрла его щёткой и мылом до голубой полоски, потом дожидалась седьмой волны, и та смывала пену.
Потом она тёрла дальше, до следующей голубой полоски. Солнце пригревало ей спину, а она всё тёрла и тёрла, стоя худенькими ножками в воде.
Был тёплый и безветренный летний день, как нельзя лучше подходящий для стирки ковриков. В помощь Филифьонке набегали прибрежные волны, вялые и сонные, а вокруг её красной шапочки жужжали шмели, по ошибке приняв Филифьонку за цветок.
«Веселитесь, — горестно подумала Филифьонка. — Я-то знаю,
