Вскоре она указала рукой на дом свой, из которого на нас, стоя у порога, смотрели родители её: Крепкого вида мужчина со свежими ссадинами и ранами на лице, а рядом с ним — женщина, скрывшая нижнюю часть своего рта руками. Лица их были покрыты сначала удивлением, а затем — счастьем. Когда я снял дитя со своих плеч, она убежала на своих маленьких ножках к своей матери, озаряя её своей улыбкой. Счастливую семью я видел, и счастье это затмевал лишь вид мой. Даже когда я пытался держать край маски рукой и закрывать свой рог от ненужных глаз — на меня смотрели со страхом. Недоверием.
«Мама! Мама!» — воскликнуло дитя, дёргая свою мать за одежды длинные — «Добрый Даемон мня спас! Он катал меня на своих плечах!» От подобных слов даже я потерял дар речи. Одновременно я покрывался стыдом… и наполнялся гордостью, ведь я был Даемоном этим.
«Дурнушка! Не называй Судью Даемоном!» — указывала мать своему дитя тоном строгим и лицом радостным, загоняя её обратно в дом. А со мной же… она разговаривала со слезами на глазах. Она была так счастлива и… напугана, что разговаривать ей становилось… сложнее с каждым прошедшим мгновением. Всё, что смогло выйти из уст дрожащих, это: «Спасибо вам…»
«Простите слова моей дочери, и… спасибо вам. Я, как и моя жена, в необъятном долгу перед вами, Судья-Епископ». — перехватил её слова мужчина, успокаивая её в объятьях своих. Подобным картинам я был лишь рад, ведь я добился этих слез счастья, сея добро на пути своём. — «Вы… Прошу вас, отобедайте с нами. Просите меня обо всем, что желает ваша душа! Указывайте!»
«Не раб ты мне, крестьянин, и указывать я тебе не должен», — спокойным голосом произнёс я, продолжая держать инструмент свой в одной руке, а маску — во второй. Я не хотел оскорбить его семью подобными словами, но трапезничать с ними мне не стоило. Не стоить тратить семьям этим припасы свои, они ведь им ещё сгодятся. От них требовалось лишь одно: — «Всё, что меня интересует — крест железный. Я заметил кресты подобные на шеях ваших, и меня это пугает. Где вы их нашли? Кто вам их дал?»
Женщина сразу коснулась креста своего, только мне следовало, спросить о кресте этом голосом недовольным.
«Мы купили их у ремесленника за два десятка серебрянных монет. Он говорил, что кресты эти носят слуги божие». — И ремесленник этот говорил им ложь! Из слов её я мог понять истинную цель свою, и кем является эта цель. Путь мой подходит к концу. Я чуял это сердцем своим!
«Крестами этими вы очерняете душу свою. Братья мои — Судьи-Инквизиторы — ведут на костёр всех, у кого найдут они подобные кресты», — я заставил семью эту посмотреть на свои украшения иначе. Заставил их в последний раз взглянуть на крест порочный не с радостью, а с отвращением и ужасом: — «Снимите их с шей своих! Бросьте их прочь! Остерегайте себя от подобной напасти и предупреждайте всех, кто вам дорог и кто вам знаком, о правде этой! А ещё — и я молю вас всем сердцем об этом — укажите мне путь к этому ремесленнику, ибо его ждёт суд жестокий».
Мои поиски подошли к концу. Семья крестьянская указала мне на место, где жил и работал ремесленник. Богохульник и еретик должен знать своё место, и место ему — на костре! Глаза мои увидели старика в серых одеяниях, что сидел на скамье и предлагал кресты свои прохожим, приманивая их сладкой ложью. Мне не нужно было присматривать за ним и искать истину, ибо на руках его были порочные кресты. Я поймал-таки преступника с руками грязными! Не уйти ему от правосудия! Зажёг я Порядок и направил его на мошенника, а изо рта моего вышли слова грозные:
— «Крестами своими ты убиваешь людей невинных! Вердикт твой предрешён, еретик! Склонись предо мною и повинуйся воле моей!»
Но старик даже не дрогнул. Бровью не повёл. Он взглянул на меня с ухмылкой на лице, отведя мой Порядок в сторону лёгкой рукою, а другой — схватился за цепи на шее своей.
На шее его висел… серебряный крест! Крест этот носят лишь Слуги Святые! Откуда в его грязных руках этот святой предмет? Неужели он… Слуга Божий?!
«Не тебе меня судить, смерд», — вышло изо рта гнилого, а тело его выпрямилось. Убрал он кресты свои, свернув их в тряпку. Ударил меня слабо по плечу и приказал мне: — «Веди меня к Епископу».
И я повёл. С гневом и злостью в сердце… повёл я его. К церквям. К Епископу. И если я не могу судить его, то Епископ сразу найдёт в его деяниях грех великий.
В нужный час я привёл старика к Церквям нашим. Склонил его перед взором Епископа, объясняя ему грех ремесленника. Видел я улыбку на лице его, ибо нравилась ему находка моя, не говоря уже про слова мои громкие.
«Покинь нас, Иорфей». — приказал мне Епископ, указав рукой в сторону дверей церковных. — «Я… осужу этого человека. Лично».
Слова Епископа радовали меня… но реальность оказалась хуже обычных слов. Мне хотелось увидеть, как этот человек будет вести себя, сидя на кострах. В окружении Сестёр и Братьев моих, что воспевают молитвы и возносят его душу на небеса. Епископ же пощадил его. Дал этому старику уйти. Я видел довольное лицо этого мошенника. Как он смотрел на меня с улыбкой на лице. Моему терпению пришёл конец. В церквях я появился внезапно, встав перед Епископом. И голос мой был громок, а слова — остры.
«Почему, Отче Епископ, вы простили этого еретика?!» — спросил я Епископа с громом в голосе своём — «Он продавал кресты железные — знаки порока — людям невинным! Он заслуживает наказания!»
Решение Епископа было несправедливым
