– Верю, хотя наедаться на ночь не приходилось. У нас с этим строго.
– Хоть бы намекнул, где работаешь.
– Выполняю приказы.
– То есть не фрилансер, как сейчас модно называть бездельников.
– Не все фрилансеры бездельники.
– Всё равно я ни термин не люблю, ни тех, кто за свободный образ жизни.
– Кто тебя обидел?
– Что ты имеешь в виду?
– Кто из фрилансеров тебя обидел?
Николай Кузьмич поморщился, прислушиваясь к себе, отставил чашку с чаем.
– Не привык жаловаться… Зина, подойди.
Появилась озабоченная Зинаида, пошарила в тумбочке с лекарствами, достала какие-то пузырьки, вату, шприц.
Константин пригляделся к отцу, лицо которого приобрело землистый оттенок.
– Что у тебя болит?
– Ерунда… не беспокойся.
– Помоги-ка, – попросила Зина.
Вдвоём они уложили отца на диван лицом к спинке. Зина ловко сделала укол.
– Что это за лекарство? – спросил Константин, кивнув на флакон.
– Обезболивающее, – сказала Зина. – Вольтарен.
– В чём дело?
– Артроз коленей, – пробормотал Николай Кузьмич. – Только вольтарен и помогает.
Его лицо стало светлеть, мука в глазах начала таять, в них проявился свет жизни. Он сел, держась руками за колени, выдохнул с облегчением.
– Такие вот дела, сынок.
– Я не знал…
– Так я и не рассказывал.
– Давно это у тебя?
– Почитай, четвёртый год.
Костя кивнул. Он знал, что у отца в результате нервного перенапряжения (его увольняли через суд, уж больно тёплое место занимал, а договариваться ни с кем не хотел) произошло системное обрушение организма, пережил четыре реанимации. В две тысячи шестнадцатом обнаружили рак, назначили лучевую терапию. Затем скосило позвоночник – три месяца валялся в Мечникова, пункции, уколы. Потом сердце – микроинфаркт, затем три операции на мочевом пузыре – стриктура. А теперь вот, оказывается, и колени.
– Я проконсультируюсь у наших эскулапов.
– Консультируйся, только вряд ли они помогут. Мне один московский спортивный хирург, спец по коленям, предлагал заменить суставы на железные.
– Железные?
– Ну, керамические или из чего они сделаны, какая разница? Я не согласился, а теперь жалею, да и поздно уже.
– Может, ещё не поздно.
– Операции серьёзные, да и стоят немало.
– Найдём средства.
– Не бери в голову, всё нормально. Раньше я сам уколы делал, а теперь доча будет. Ничего, приспособимся. После укола прямо плясать хочется.
Константин покачал головой, представляя, какие боли терпит шестидесятишестилетний отец. По отзывам приятелей, у которых родственники болели артритами и артрозами, он знал, что болезнь считается практически неизлечимой. И спасали положение только новейшие обезболивающие препараты, уколы или свечи.
Николай Кузьмич снова подсел к столу.
– Ешь, не заморачивайся. Помнишь наши пионерские песни? Ну, подумаешь – укол, ну укол, ну укол, укололи и пошёл, и пошёл, и пошёл? В школе я уколов не боялся, а теперь без них как без наркотика.
– Шутник.
– Жаловаться и хныкать лучше? Накачиваться водкой? Ты не представляешь, какое удовольствие я испытываю, когда боль начинает стихать. Чем тебе не наркотик? А злиться и жаловаться на судьбу – последнее дело, да и кому от этого будет легче? К тому же не зависит тоска и злоба от нытья или употребления алкоголя. Ешь, пойдём на огород, покажу, что я посадил.
Вернулись с улицы дети, загалдели, однако Зина прикрикнула на них, и они снова убежали играть.
– Как решился вопрос с опекой? – спросил Николай Кузьмич.
– Всё в порядке, – уклонился от прямого ответа Костя.
Барсов сказал ему, что дело разбирается на самом верху, и заверил в его благополучном исходе.
– Не волнуйся, лейтенант, – добавил майор, – если что пойдёт не так, мы устроим в твоём Наро-Фоминске такой сабантуй, что не поздоровится не только начальнику опеки, но и мэру города.
– Чем будешь заниматься? – спросил Николай Кузьмич, допив чай.
– Мне дали всего два дня, – ответил Константин. – Хочу встретиться с вашим Шаромыжкиным.
– Шаромыжным. Зачем? Это ничего не изменит.
– Посмотрим. Где его можно найти?
– Самый первый коттедж от дороги, сразу за общей оградой.
– Красный, трёхэтажный, с башнями? За металлическим забором?
– Он.
– Да, я обратил внимание. В средствах господин Шаромыжный явно не стеснён. У вас тут такие хоромы единственные.
– Дядя Костя, дядя Костя, – вбежал в гостиную Тарасик, – к нам джип приехал, «Хаммер».
Яшутины переглянулись.
– Это его джип, – угрюмо проговорил Николай Кузьмич.
Константин встал.
– Посидите здесь, не высовывайтесь, я скоро. Зина, забери детей в дом.
Сестра торопливо вышла. За ней из дома вышел Константин.
На улице напротив его «БМВ» стоял широкий, как грузовик, мощный чёрный внедорожник. Двое его пассажиров – давешний небритый детина-охранник с карабином, в камуфляже, и молодой человек в сером костюме, огромный, как буфет, похожий на потолстевшего борца. Оба осматривали машину Константина. Третий – мужчина лет пятидесяти, одетый в жёлтую безрукавку на голое тело и белые штаны, широколицый, выбритый до синевы, с вислым носом и глазами-сливами, – стоял у калитки, собираясь войти. У него были коротко стриженные тёмные волосы и почти невидимые брови.
Константин двинулся навстречу, остановился.
– Вы к кому, гражданин?
– К тебе, к тебе, – нехорошо осклабился широколицый. – Ты, что ли, нагло проехал только что, избив моего человека?
Константин перевёл взгляд на детину, который виновато отвёл глаза, снова стал смотреть на мужчину в безрукавке. Полы безрукавки распахнулись, и стал виден заросший курчавым волосом живот её владельца.
– Это он сказал?
– Он, он.
– Врёт ваш человек, я его пальцем не тронул.
– И карабин не отбирал?
– На карабин у него нет лицензии. Пусть скажет спасибо, что я не забрал оружие. Да и у вас, господин Шаромыжный, наверно, тоже нет лицензии на «Водолей»? Не так ли?
Безволосые брови
