— Говорил же я ему, что я — старший… И ребенок — не его… Мало ли что там… Мой ребенок…
И умер.
Иванов
Сергей Иванов в нашем городе прославился тем, что долгое время был геологом и большим любителем фотографии. Почти профессионалом. На небольших выставках его горные и таежные пейзажи всегда имели определенный успех у провинциальной публики, любимые же фотоснимки Сергей показывал только избранным и еще дарил их своим натурщицам. Когда геологическую партию закрыли, посчитав, что романтикам из пятидесятых-шестидесятых больше нечего делать в нашем районе, Сергею, по причине его высшего образования и книголюбства, предложили место директора книжного магазина. Иванов согласился и около полугода проработал в новом для себя качестве. 31 декабря его, в красном пуховике, без шапки и изрядно пьяным, видели на автобусной остановке. 2 января жена Сергея пришла в милицию с заявлением о пропаже отца двух детей. Кто-то сделал предположение, что Сергей отправился к одной из натурщиц. К фотографиям попытались пришить дело о производстве порнографии, дело передали в ФСБ, но ничего путного из этого не вышло. Все слухи о длинных волосах, связанных в косичку над воротником красного горного пуховика, встреченных на железнодорожном вокзале, не подтвердились — и все, что известно об исчезновении фотографа-книголюба, укладывается в скупые предновогодние воспоминания женского коллектива книжного магазина и еще более мизерные воспоминания очевидцев, запомнивших красный пуховик на холодной автобусной остановке. Вот и всё.
Беглецы и пропавшие
В тот год, когда из камеры местного СИЗО, перепилив прут решетки бритвенным лезвием «Нева», заставив дежурного лейтенанта вскрыть оружейную комнату и унеся с собой два автомата и пистолет, сбежали трое подследственных, практически в то же самое время жителями Маленького Парижа остался незамеченным инцидент с детьми, заблудившимися в районе Горно-Золотой. Беглых ловили чуть больше двух дней. Вертолеты, перекрытые дороги, досмотры автомобилей и, в конце концов, стрельба у базы отдыха и три трупа. Осталось загадкой, с чего это вдруг трое подследственных, дела которых были вовсе уж не такими тяжелыми, рванули в бега и что это за мент-лейтенант, чуть ли не добровольно сдавший оружие и патроны. Трупы в лучших традициях нашей северной тмутаракани молчали, ничего не объясняя. Другое дело — дети.
До Горно-Золотой от Маленького Парижа километров, почитай, двести будет. Сам же поселок, некогда золотой рудник, открытый еще в 1885 году, окружен не по разу просеянными отвалами «пустой» породы, на которых периодически ловят людей с металлоискателями, ищущими фартовые самородки. Насколько удачно — не знаю. Знаю, что в те, еще давние, времена на этих отвалах сидели на корточках китайцы и лоточком перебирали эту уже промытую, прошедшую ртуть породу. Что там могло остаться? Впрочем, сам не поднимал, но слышал, что особо фартовые на семь лет строгого режима намывали.
В тот день, когда с утра трое беглых смотрели за тем, как дед Федотов на берегу Реки возился с лодочным мотором (и ему повезло, что «Привет» так и не завелся, иначе мужика застрелили бы ни за что ни про что и ушли бы, пока хватало бензину, вниз), Слава Згирский, сын маркшейдера артели «Восток», и Дима Рассадин, сын геолога Малопарижской геологической партии, отпросились на весь день половить хариусов. Дед Федотов, в чьем прошлом насчитывались три уголовные ходки еще при Сталине и чуть ли не тридцать лет лесоповала, от души, но без злобы, матерился на мотор, потом взвалил себе его на плечо и под внимательным взглядом трех пар глаз поволок в избу. Мальчишки взяли с собой соли, хлеба, каких-то овощей, артельная повариха дала им кусок сала, понятное дело, удочки, лески, мухи, спички — Згирский утащил у отца пачку «Беломора» — и отправились на дальние ключи. Уже за поселком их подобрал артельный шнырь Сашка Банан и подвез до ближайшего чистого ключа. Беглые решили уходить по трассе в сторону Транссиба, надеясь по пути найти еду и транспорт, а Славка и Димон отправились вниз по ключу, закидывая свои снасти то прямо в перекаты, то в глубокие ямы. К вечеру пацаны в Горно-Золотую не пришли. К ночи беглецы добрались до того места, где Могча впадает в Реку, и там, в только начавших отстраиваться дачных домиках, заночевали.
С утра маркшейдер Згирский и геолог Рассадин подняли артельщиков, и от места, указанного Бананом, пошли по ключу, выкликая пацанов. Мужики, обычно ворчливые и виртуозно матерящиеся по поводу всего, что касается уменьшения трудака, в этот раз не просто не заикнулись, что, дескать, это не их дело по тайге сопляков искать, а даже прикрикнули на Борьку Хохла, приехавшего на сезон из-под Минска и пытавшегося отвертеться от участия в поисках. Поначалу следы пацанов попадались вдоль воды то на одном берегу, то на другом. Сломанная ветка, след на песчаной косе, нитка на сучке, окурок… А потом — как отрезало. К вечеру, возвращаясь, охрипшие, искусанные гнусом и комарами, мужики строили предположения, куда могли отправиться мальчишки, отцы уже не грозились спустить шкуру с сыновей, а готовы были всю ночь бродить по тайге, и если бы не артельщики, в образных выражениях на могучем русском языке объяснившие им, чем это все закончится, так бы, наверное, и сделали. Кто-то из стариков вспомнил, как лет десять назад, правда по зиме, на трассе из Дондуков на наледи перевернулся «магирус» и один из водителей погиб, а другой, Смирнов который, просто пропал, и как его ни искали — ни-че-го. Снегопад, правда, был тогда сильный — все засыпало, но все же… Был Смирнов и весь пропал. «Дааа, — протянул кто-то, — тайга, мать! Такое вот дело, тут свои тропы, етить».
Беглые выше по течению перешли Могчу и вдоль дороги, но не выходя на нее, то по ЛЭП, то просеками, то старым трактом, прячась в кустах, едва заслышав вертолет, шли в сторону железной дороги. Первым собаку услышал тот, что шел замыкающим. Затем и те, двое, что шли впереди, обернулись на лай и увидели.
