Так они ехали час, пошел второй – и тут дорога стала ровнее, лес реже, за деревьями замелькали открытые участки.
– Подъезжаем к деревне, – сообщил Мануэль. – Это Тарма. Вон за тем поворотом покажутся первые дома.
– Может, мне остаться здесь? – предложил Лавров. – Чтобы деревенские не видели чужака. А ты поедешь один, а потом за мной вернешься.
– Нет, это плохой вариант, – покачал головой бригадир. – Они догадаются.
– Как? – удивился майор.
– Не знаю, но догадаются, – настаивал Мануэль. – В сельве индейцы знают все. Может, им духи леса говорят, может, кто еще. Не надо хитрить – так будет только хуже. Поедем вместе.
Они миновали поворот, и перед ними открылась деревня. Деревянные дома стояли довольно далеко один от другого. Лишь некоторые были крыты шифером и черепицей, большинство довольствовалось связками камыша и тростника. Посреди улицы в грязи копошились мелкие черные куры и такие же черные поросята, здесь же играли дети. «Все как у нас где-нибудь в глубинке, – подумал Лавров. – Только хрюшки другого цвета».
Они проехали несколько домов, потом возле одного дома – на вид он ничем не отличался от других – Мануэль велел майору остановиться.
– Здесь живет старейшина, – объяснил он. – С ним и надо говорить. Идем.
– Но почему обязательно сразу со старейшиной? – удивился Лавров. – Может, лучше найти какого-нибудь говорливого мужичка, поболтать… налить чего-нибудь покрепче… у нас же спирт вроде есть?
– Может, у вас так принято, а у нас нет, – отрезал Мануэль. – Сначала надо выразить уважение старейшине. Если он не захочет с нами говорить, то никто не будет. Сейчас мы войдем. Садись, только когда предложат. Поздоровайся, а потом молчи. Говорить буду я. Понятно?
– А надувать щеки и двигать усами можно? – осведомился Лавров.
– Какими усами? – Мануэль так удивился, что даже остановился на полдороге. – У тебя же нет усов!
– Ладно, я так – просто пошутил, – объяснил Лавров. – Я понял: надо молчать.
Мануэль постучал в дверь, подождал немного, потом шагнул внутрь. Лавров двинулся за ним.
В хижине было полутемно. Когда глаза привыкли к темноте, Лавров разглядел ее внимательнее. Внутренность дома была ничем не разгорожена. В одном углу был сложен очаг; сейчас в нем горел огонь, и пожилая индианка перемешивала что-то на большой сковородке. В другом углу хижины помещалась постель, в третьем – ткацкий станок. Посредине стоял стол, возле него несколько скамеек. На одной из них сидел старый индеец. Видимо, это и был старейшина. Лаврова поразили его глаза – очень живые и зоркие; они составляли контраст с лицом старика, покрытым глубокими морщинами.
Мануэль произнес два слова на незнакомом Лаврову языке. Майор понял, что его спутник поздоровался, и произнес «buenos dias!». Старик ответил неожиданно звучным голосом; при этом Лаврову показалось, что он вовсе не открывал рта. Затем хозяин произнес еще несколько слов и сделал приглашающий жест. Майор понял, что им разрешили войти и сесть. Он сел на одну из лавок возле стола и стал слушать.
Мануэль говорил, по-видимому, на языке индейцев чибча – Лавров не понимал ни слова; лишь несколько раз промелькнуло знакомое слово «руссо», при этом Мануэль показал в его сторону. Майор отметил, что бригадир, обычно разговаривающий весьма экспансивно, на этот раз старается быть сдержанным: не размахивает руками и говорит не торопясь.
Беседа продолжалась уже минут десять, и Лавров так и думал, что она закончится без его участия; он только гадал, сумеет ли Мануэль о чем-то договориться со старейшиной.
Но вдруг бригадир повернулся к Лаврову и сказал:
– Теофило – так зовут старейшину – хочет сам тебя кое о чем спросить.
Старый индеец взглянул на майора своими пронзительными глазами и спросил по-испански:
– Скажи, твои друзья, которых ты ищешь, они военные, как и ты?
– Нет, – ответил Лавров. – Они рабочие, строят электростанции.
– Да, твой друг это говорил, – подтвердил старейшина. – Но я хотел услышать это от тебя самого. Скажи еще вот что: ты хочешь только освободить твоих друзей или еще и наказать тех, кто их похитил?
– Я не судья, – отвечал майор. – Наказывать – не мое дело. Моя задача – освободить наших ребят. Но если бандиты не отдадут их добровольно – тут уж ничего не сделаешь, придется стрелять.
– Хорошо, я тебя понял, – кивнул Теофило. Потом подумал немного и заговорил по-испански – так, чтобы Лавров тоже понял:
– Восемь дней назад через деревню проехали три машины. В них сидели солдаты и иностранцы. Не могу сказать точно, сколько было иностранцев, они не выходили из машин, но не меньше трех человек. А солдаты были новые, мы таких раньше не видели. Позже люди из других деревень сказали мне, что они поехали дальше – через Науту и Мараю. Куда направились потом – не знаю. Там не проедешь, пешком надо идти. Вряд ли они пошли вниз по Большой реке: там уже живут солдаты. Очень свирепые, но индейцев они не обижают, и мы живем с ними в мире. А эти, что увезли твоих друзей, какие-то новые. И они, скорее всего, пошли вверх по реке. Может быть, вы их найдете.
Старейшина замолчал. Однако у Лаврова был еще один вопрос.
– А эти машины, на которых везли наших ребят, – они сегодня не проезжали через деревню снова, в обратном направлении? – спросил он.
– Да, они были здесь сегодня, – подтвердил Теофило. После этого старейшина закрыл глаза – будто лампу потушил – и опустил голову.
Лавров понял, что беседа окончена, и поднялся.
– Спасибо, – сказал он. – Вы нам очень помогли. До свидания.
Правда, Мануэля речь старейшины почему-то не удовлетворила, и он вновь горячо заговорил на языке чибча, настойчиво повторяя один и тот же вопрос. Однако старик ничего не отвечал и даже головы не поднял. Тогда бригадир махнул рукой и, даже не попрощавшись, направился
