– Что-то мудрит старший лейтенант, – выбираясь из люка, сказал недовольно Логунов. – С такой силой надо просто подъехать и под стволом пушки и пулемета забрать все, что нужно. Кто против, тех в клочья. Просто и надежно.
– Не знаю, Василий Иванович. Как мы с тобой можем что-то предполагать, раз не знаем, что ему известно. Наше дело его прикрыть, если что.
– Если что «что»? – сморщился Логунов как от зубной боли. – Много от нас толку на таком расстоянии. Попасть-то попадем, только своих заденем. Ладно, молчу, командир! Коля, готовься осколочными стрелять!
– Есть, осколочными, – донеслось из наушников.
Бочкин опять что-то жевал. Сейчас это было очень не вовремя, сейчас максимум внимания требовалось от каждого члена экипажа, но Соколов не стал делать замечания. Маленькие безобидные нарушения. Нельзя из солдата делать машину, это еще в танковой школе курсантам вдалбливал ротный командир. Солдат – это личность. Со своими достоинствами и недостатками. Достоинства надо развивать, с недостатками бороться. Нельзя в этом вопросе палку перегибать, потому что перед тобой человек. На что-то можно и глаза закрыть. Просто надо всегда хорошо понимать, какие могут быть последствия.
Ветер опять принес снеговые тучи. Качались верхушки деревьев, с неба сыпалась мелкая белая крупа. Порывами ветра ее бросало в лицо, больно ударяя по глазам, по щекам.
Соколов смотрел поверх крышки люка на удаляющийся бронеавтомобиль. Никак не отпускала мысль, что Поздняков чего-то недодумал. Не хотелось так судить о старшем лейтенанте, у всех опыт с 22 июня. Поздняков командовал разведывательным подразделением и командовал не первый день. Такого в уставе пехоты, да и вообще в Уставах Красной армии не было. И в штатах подразделений и частей не было такого. Считалось, что любой красноармеец должен уметь производить разведку, когда ему прикажет командир.
Но опыт первых месяцев войны доказал обратное. Должен уметь, но чаще не умел. Почему? Да потому что большая часть времени отводилась непосредственной воинской специальности каждого отдельно взятого солдата и его подразделения. То, что танкист, сапер, стрелок-пехотинец, наводчик орудия должен уметь в первую очередь, он и умеет, а все второстепенное всегда отходило на второй план. А у немцев были разведывательные и диверсионно-разведывательные подразделения. И программа подготовки у них разработана давно. Только спустя месяцы командиры частей и соединений на свой страх и риск стали создавать заштатные подразделения, которые учились производить разведку, собирать сведения, проводить диверсионные операции в тылу противника.
Таким вот подразделением Поздняков командовал уже несколько месяцев, в этом деле у него было больше опыта, чем у Соколова. Оставалось надеяться, что Поздняков знает, что делает.
Ветер завывал в кронах, пришлось сдвинуть шлемофон с одного уха, чтобы слышать не только ТПУ. Бронеавтомобиль остановился на дороге, а потом повернул и зачем-то пошел в лес. Вот он перевалил через неглубокий кювет, и тут же из-под переднего колеса взметнулся фонтан земли с огнем и дымом. Переднюю часть машины чуть подбросило, она стала сползать назад в кювет. Подвернувшееся переднее колесо не дало ей сползти совсем. И еще теперь было хорошо слышно, что в лесу стреляли. Вот распахнулась дверь бронеавтомобиля и оттуда вывалилось тело пулеметчика. Дым повалил сильнее. Вот выпрыгнул еще один член экипажа и, стреляя из пистолета куда-то в лес, подхватил товарища под мышки и поволок за машину, в безопасное место.
– Вперед, – крикнул Соколов, спускаясь следом за Логуновым в люк машины.
Танк лязгнул гусеницами и попер, ломая кустарник, на дорогу по кратчайшему пути. Логунов развернул башню под углом к лесу, выискивая цель. Бочкин стоял рядом, держа в руках осколочный снаряд и ожидая приказа. Наверное, только Омаеву досталась роль статиста, потому что он видел лишь дорогу по курсу танка и ничего больше вокруг. Если Логунов начнет стрелять влево или вправо, он не сможет поддержать его огнем пулемета.
– Не вижу! Не вижу ни хрена, – зло бормотал Логунов. – Откуда стреляли?
– Это была мина, Василий Иванович, – предположил Соколов. – Противопехотная. Не дай бог, ребята Позднякова тоже напоролись на мины. Могли же фашисты подходы заминировать? Непонятно зачем, но могли! А может, мина осталась здесь от прежних боев!
Выбежавший из леса немецкий офицер в шинели с автоматом в опущенной руке сильно прихрамывал и призывно махал рукой танку. Он стоял спиной к лесу, и никто в него не стрелял. Неужели разведчики всех перебили? Под ложечкой у Соколова засосало: только бы все получилось хорошо и без потерь. Ведь за этим же сюда и шли.
– Что там? – крикнул Соколов, высунувшись из люка, когда танк остановился на опушке. Афанасьев, несмотря на рану, штанина под шинелью была в крови, забрался на броню.
– Ушли, понимаешь, обстреляли нас из засады и ушли! Поздняков убит, трое ребят его ранены, бронемашину подбили. У них там мотоциклы были.
– Вы видели, снаряды вы видели?
– В том-то и дело, что видел. Мы им как снег на голову, они стрельбу открыли, в коляску мотоцикла положили снаряды и уехали. Мы один мотоцикл сбили, а пять уехали. У них на трех мотоциклах пулеметы стояли. Что мы могли сделать? А эта железка, – Афанасьев кивнул на бронемашину, – кажется, на старую мину напоролась. Так совпасть, а? Пятнадцатью минутами раньше, и мы бы их взяли! А Поздняков нервничал все время. Чувствовал смерть, наверное. Я замечал такое на фронте.
– Подождите, – Соколов вытащил карту из планшета и развернул на краю люка. – Мы сейчас вот… здесь?
– Да, вот поворот, вот от него метров пятьдесят углом опушка леса выходит. Мы вот здесь. А бой был вот тут, – Афанасьев ткнул ногтем в карту. – А вот лесная дорога, по которой они ушли. Не догнать нам на танке по лесу.
– А если вот так? – Соколов показал на просеку, обозначенную на топографической карте. – По шоссе до просеки, потом направо, и вот здесь мы сможем мотоциклы перехватить. У нас уже выбора нет, только раздолбать их из пушки вместе с нашими снарядами. Ответим потом перед начальством, если надо, а то и перед трибуналом, но дело сделаем.
– Давай, – с азартом сказал Афанасьев. – Если они сюда поехали, то им больше некуда деваться, только в Захарьино.
