— Да, все точно, точнее не бывает. Хозяин вот-вот сковырнет его к чертовой матери! И лагерь нашему Большому Генриху, будь уверен, не грозит — слишком уж много наш старый друг знает, слишком многое на него завязано.
— А что там с письмом Томского?
— Ты про предсмертное послание? Суки, даже застрелиться без дешевого балагана не могут! Хозяин поручил мне разобраться, что там правда, что нет. А там и разбираться было не в чем, все совершенно ясно говорит о том, что и Томского вербовал, и во главе всей этой паскудной компании стоял один и тот же человек — Ягода! Так что думай сам, чем это все закончится…
Дергачев попросту окаменел в своем убежище, чувствуя, как от ужаса немеет затылок и холодеет спина. А если сейчас кто-либо из этих двоих заметит его, что тогда? Вытащат за шкирку из кустов, как щенка, и попробуй докажи, что все произошло совершенно случайно и ты не подслушивал! В голове Матвея уж гремел грозный и беспощадный голос того, второго: «Кто подослал?! Признавайся, сука, или хуже будет!»
Агранов спрашивал что-то еще, но собеседники, видимо, удалялись все дальше, поскольку что-либо разобрать было уже невозможно. Он с трудом перевел дыхание, выждал еще несколько минут и, стараясь не хрустнуть ни единой веточкой, не шумнуть, покинул опасное место и вернулся к машине. Лишь обессиленно привалившись к нагретому боку «газика» и задымив «беломориной», Матвей почувствовал, что дикий страх наконец-то помаленьку разжимает свои холодные мерзкие лапки.
Он все еще возился с машиной, когда чуть в стороне зазвучали выстрелы. Оказалось, что мужикам, крепко подогретым спиртным, надоели невинные забавы вроде волейбола, товарищи решили проверить, кто же из них лучший стрелок.
Метров за двадцать пять от накрытых столов стоял табурет, на котором вызывающе поблескивала пустая бутылка из-под водки. Видимо, потому что содержимое горело в желудках стрелков, попутно отдавая в голову, в цель пока никому попасть так и не удавалось. Возбужденно переговариваясь и подначивая друг друга, мужики палили раз за разом, но результат, к общему смеху и стыду, оставался нулевым. Матвей тоже заинтересовался импровизированным чемпионатом и подошел поближе к стрелкам.
— А ты, боец, что это ухмыляешься? В сторонке стоишь… Или стрелять не умеешь? — На него насмешливо смотрели умные и злые глаза невысокого мужчины в белой летней гимнастерке без знаков различия. — Что молчишь, язык проглотил?
— Никак нет, — непроизвольно вытянулся в струнку Матвей, чувствуя, как по спине снова пробегает легкий холодок. Улыбка мигом сползла с его лица. Голос! Тот самый, второй, что недавно так начальственно разговаривал с самим Аграновым! Значит, этот пышноволосый коротышка далеко не простой начальник, если комиссар Государственной безопасности первого ранга, замнаркома разговаривает с ним как с равным — нет, пожалуй, даже как со старшим по званию. — Не проглотил. И стрелять умею.
— Да ты, я вижу, к тому же еще и трезвый! Почему не пьешь? Не умеешь? Или товарищей своих не уважаешь и пить с нами не хочешь?
— Никак нет! — отрапортовал Дергачев. — Просто за рулем не пью — правило у меня. Чтоб в аварию, не дай бог, не попасть. Начальство ведь вожу — дело важное и ответственное. А товарищей я, конечно, уважаю!
— Молодец! Ну, раз уважаешь, то бери в руки «наган» и вперед — на исходную! Попадешь, поддержишь честь наркомата — награжу! Промажешь — попрошу товарища Агранова, чтобы он тебя на месяц в дворники перевел. Не умеешь с револьвером, маши метлой, сукин сын!
Матвей взглядом отыскал Медведева, тот, к счастью, оказался рядом и в ответ на немой вопрос подбадривающе кивнул.
Дергачев вышел на исходную позицию, сопровождаемый нетрезвыми выкриками товарищей, вытащил из кобуры «наган» и, почти не целясь, выстрелил — пуля вдребезги разнесла бутылку.
— Да ты, я смотрю, и правда молодец! — Мужчина, слегка качнувшись, легонько стукнул его по плечу. — Так, продолжаем наш чемпионат! Усложняем задачу: табурет отнести еще шагов на десять, а вместо бутылки пусть будет папиросная пачка! У кого есть пустая?
Сразу несколько рук услужливо протянули пачки — кто пустую, а кто, сгоряча, и полной не пожалел. Матвей посерьезнел и расслабленно встряхнул руками. После чего медленно поднял револьвер и, затаив дыхание, плавно потянул за спусковой крючок. Ударил выстрел — пачка, пробитая пулей, слетела с табуретки.
— Да ты просто Вильгельм Телль! — В нетрезвых глазах незнакомца плескался настоящий азарт. — А в коробок спичечный сможешь?
— Можно попробовать, — солидно кивнул Дергачев, выбрасывая из барабана стреляные гильзы и перезаряжая «наган».
Через несколько минут он, чувствуя напряженный звон во всем теле, медленно поднял руку с зажатым в пальцах револьвером. Придержал дыхание, точно совместил мушку и прорезь прицела и на короткое мгновение замер. Выстрел! Коробок постигла участь папиросной пачки…
— Вот, товарищи, учитесь! Берите пример с… как там тебя?
— Матвей Дергачев!
— С товарища Дергачева, — кивнул мужчина и, поворачиваясь к толпившемуся позади рубежа начальству, поинтересовался: — Чей боец?
— Мой, Николай Иванович! — с готовностью отозвался Медведев. — Хороший парень, надежный.
— Коммунист?
— Так точно, с двадцать четвертого! — ответил Матвей, вновь принимая стойку «смирно».
— Молодец, товарищ Медведев! Достойные кадры умеешь подбирать. Вольно, Дергачев! Приз за мной — Ежов никогда ни о чем не забывает. А теперь, товарищи, по-моему, пора и выпить, хватит патроны без дела переводить. Не по-хозяйски это!
Серебряные часы с гравировкой «Тов. Дергачеву за отличную стрельбу. Наркомвнудел СССР Ежов» Матвей получил чуть позже, в октябре. На тот момент Ягода — Большой Генрих — был снят с поста наркома внутренних дел и назначен наркомом связи. В январе тридцать седьмого главный строитель Беломорского канала, «первый инициатор, организатор и идейный руководитель социалистической индустрии тайги и Севера» вылетел и из этого кресла, был исключен из партии, а в конце марта арестован. Настали новые времена…
Глава четырнадцатая
Москва, Лубянка, декабрь 1936 года
Московский процесс троцкистско-зиновьевского центра разоблачил до конца преступную банду убийц, от рук которых погиб пламенный большевик дорогой Сергей Миронович Киров. «Если враг не сдается, его уничтожают», — сказал великий пролетарский писатель Максим Горький. В этих словах выражена воля многомиллионного народа — до конца уничтожить, искоренить наемников международного фашизма, смести их с лица земли. Всемерно
