— А это уже не наша забота. Есть люди, они и займутся. — Старший лейтенант нажал неприметную кнопку звонка, прятавшуюся в затемненном углу. — Все, уходим!
Снова коридоры, переходы, решетки. И уже знакомая дверь кабинета, в котором Дергачев был три дня назад. Мангулис позвякал ключами и, по-хозяйски входя в тесноватую комнату, пригласил:
— Заходи, лейтенант, не стесняйся.
Он снова пустил в ход связку ключей и, скупо улыбаясь, достал из железного шкафа бутылку водки и дощечку с нарезанным салом. Выставил угощение на стол, заботливо подстелив газетку. Добавил стаканы, луковицу и буханку хлеба. Достал нож, быстренько отхватил пару ломтей и порезал на части луковицу. Заметно подрагивающими пальцами сбил с горлышка сургуч и нетерпеливо забулькал по стаканам.
— Ну что, парень, за твое, так сказать, боевое крещение! — поднимая стакан, предложил Мангулис. — Все пей, тебе сейчас надо! По себе знаю…
Он жадно выпил, шумно выдохнул и сразу же налил по второй. Взял в руку стакан, но, вспомнив о чем-то, тут же поставил его на стол и вновь вернулся к сейфу. Выудил из темного шкафа картонную папку и смачно шлепнул делом о столешницу:
— Вот, посмотри! Это чтобы ты не сомневался, что шлепнул настоящего гада. Директор детской коммуны, некто Слюсаренко Т. А. Ворюга, садист и насильник. Девчонкам только-только по пятнадцать-шестнадцать исполнялось, у них, так сказать, только титьки нарисовались, а эта падла вонючая их в койку тащила. А пацанов избивал зверски — это если кто возмущаться начинал. Там и женушка его замешана — тоже штучка еще та!
— Так ее что — тоже… — Матвей слегка запнулся, подбирая подходящее слово.
— Нет, эта сучка сроком отделалась, — махнул рукой заметно опьяневший Мангулис. — Да и черт с ней — в лагере ей небо с овчинку покажется! Еще неизвестно, что хуже, ха-ха-ха… — Он вдруг оборвал смех и резко потребовал: — Ну-ка, руку протяни вперед! Пальцы распрями и расставь… Не дрожат вроде — молодец!
— А чего мне дрожать-то? — мрачно усмехнулся Матвей, лениво пережевывая пластик вкусного, домашней засолки сала. — Я в Гражданскую контру всякую, можно сказать, как кролей забивал. Да и деревенский я, а там то свинью колоть приходится, то теленка забивать. Свинья, если забойщик неопытный, орет на все село, кровища хлещет! А вот телят жалко — они ведь как чувствуют, что сейчас их резать будут. Так смотрят — прямо как люди, ей-богу. Такая тоска в глазах… Они ведь и плачут совсем как люди. Вот животину жалко, да. А люди… Сами ведь знаете, что люди-то часто гаже любой крысы — таких и убивать надо, как крыс!
— Это да, это ты в точку, — согласно кивнул Мангулис. — Убивать надо, куда ж государству без этого. Только вот ведь какое дело, Дергачев… Все хотят в чистых подштанниках ходить, так? А к прачке они, так сказать, с презрением! Золотарь дерьмо чистит и отвозит — по ночам, чтоб, значит, особо нежных граждан вонью не беспокоить. А граждане встретят его — нос морщат, руки прячут! Вот, допустим, налетчика-убийцу вроде Леньки Пантелеева поймали. Все требуют расстрелять гада! По всей строгости, в общем. Но предложи им «наган» в руки взять и шлепнуть эту сволочь — нет, снова ручки беленькие прячут! Кишка тонка. Но кто-то ведь должен и портки грязные отстирывать, и дерьмо вывозить! Так что мы, брат, и золотари, и прачки, и все такое. Чистильщики мы. Нам государство, власть наша народная доверила эту работу. Работу! Да, тяжелая она и даже страшная. Но и почетная — нас таких на всю страну, может быть, не больше взвода… Давай-ка еще по половиночке! Ты сало-то ешь, ешь, наворачивай. Я сам солю, с чесноком, с тмином — вещь! — Он вдруг нетрезво усмехнулся: — Да-а, работа. И на ней всякое бывает. Тут недавно случай интересный был… В общем, один наш товарищ, так сказать, затосковал. Вроде и исполнитель со стажем, не мальчик, а напала на него хрень такая. Запил по-черному, дурак. А потом и вовсе номер отмочил: в церкву к батюшке поперся — по душам поговорить и все такое. Мол, грешен, батюшка, по ночам не сплю, а если и засну, то кошмары мучают. Вроде как кровь ему все снилась… — Мангулис замолчал, налил еще граммов по сто — в ход давно уже пошла вторая бутылка, извлеченная из все того же сейфа. Выпил, тяжело выдохнул и, мрачнея лицом, тяжелым взглядом уставился в пол.
— И что с ним дальше было? — спросил заинтересованный рассказом Матвей.
— Что? А, с этим… Батюшка нам сразу просигнализировал, вот что. Мол, такой-то и такой-то, такого-то числа. Ну, и все. Случайная бандитская пуля, так сказать. А ты, дурак, помни, с кем можно, а где нет. Опять же подписка о неразглашении. Можно, конечно, было его в «психушку» упрятать, так ведь этот баран и там языком трепать начал бы… Ты, парень, пойми: мы не в бирюльки играем, а государственное дело исполняем… Нас партия… сам товарищ Сталин, так сказать…
— Товарищ старший лейтенант, устали вы, — добродушно улыбнулся Дергачев, посмотрел на стрелки часов и присвистнул: — Ого, да уже третий час ночи! Наверное, пора и по домам, а?
— Третий? — Мангулис качнулся, едва не упав со стула, попытался сосредоточиться, получилось неважно. — О черт, припозднились мы с тобой! Тогда да. Ты это… Завтра на работу не выходи, отдыхай. Твой начальник в курсе, не беспокойся. Вот, на — с собой тебе бутылочка. Но не увлекайся — послезавтра чтоб как штык, понял?! И это… Так сказать, сказку мою про попа… помни!
Матвей запомнил, что ж тут неясного. Действительно, не в бирюльки игра.
Глава пятнадцатая
Москва, март 1937 года
Советский строй навсегда покончил с эксплуатацией, бесправием и рабским положением женщины. Женщина Союза ССР — это новая женщина, активная участница в управлении государством, в управлении хозяйственными и культурными делами страны. «Таких женщин не бывало и не могло быть в старое время».
(И. Сталин).Итальянские войска на помощь Франко.
Париж, 7 марта, ТАСС.
Французская печать пишет о попытках итальянского фашизма усилить вмешательство в испанские дела, невзирая на международное соглашение о контроле над соглашением о невмешательстве.
Газета «Правда», орган ЦК ВКП (б).8 марта 1937 года
