Дергачев искренне гордился своей службой в НКВД и считал, что тяжелая работа, порученная ему партией, правительством и самим вождем, по-настоящему нужна, жизненно необходима стране. «Если враг не сдается — его уничтожают!» «Кто не с нами, тот против нас!» Эти ясные и простые лозунги давно стали для Матвея и руководством к действию, и совершенно логичным обоснованием его работы. Есть коварные враги, которых органы вывели на чистую воду, есть суд, который приговаривает самых опасных преступников к высшей мере, есть и надежные люди с крепкими нервами, которые приводят приговор в исполнение, — все, круг замкнулся!
В том, что враги, предатели и вредители коварны, хитры и изворотливы, он знал давно — еще с первых дней службы в органах. Но события тридцать седьмого удивляли даже его — чего стоил один заговор военных, во главе которого стоял Тухачевский! Маршал Советского Союза, орденоносец, первый заместитель наркома — чего еще человеку не хватало?! А другим его подельникам-заговорщикам? Хотели, сволочи, устроить военный переворот, убить товарища Сталина, а в стране все вернуть к старым временам — с помощью германских фашистов, японских империалистов и других врагов Советской державы. Сколько вреда эти военные, подло изменившие присяге, успели нанести Красной армии и стране! Но сколько веревочке ни виться, а кончик отыщется, всех органы разоблачили, за загривки взяли и по приговору суда к стенке поставили.
Матвей хорошо помнил, как в начале июня к нему подошел не Мангулис, как обычно, а сам комендант административно-хозяйственного управления НКВД, капитан Госбезопасности Ерохин, и коротко распорядился:
— Завтра вместе с Мангулисом поступаешь в распоряжение специального судебного присутствия Верховного суда СССР. Командует там товарищ Ульрих — председатель Военной коллегии Верховного суда. В двадцать один ноль-ноль вы должны быть в здании коллегии — это недалеко от Лубянки. Старший лейтенант знает, что там и где, покажет. И про подписку помни, дело строжайшей секретности и государственной важности! Ничему не удивляться и в точности следовать инструкциям. Задача ясна?
— Так точно, товарищ капитан Государственной безопасности, ясна! Есть быть на месте в двадцать один ноль-ноль и следовать инструкциям!
…В здании коллегии, в двадцать третьем доме по улице 25 Октября — бывшей Никольской — было совсем иначе, чем на Лубянке. Никакого коридорчика — все происходило в небольшой комнате, в которой дальняя от входа стена была обита толстыми досками. Матвей с первого взгляда сообразил: деревянный щит сколотили для того, чтобы пули от стен не рикошетили.
«Хорошо придумали, — подумал он, — молодцы. Значит, исполнять будем в этой комнате. Вообще-то помещение явно маловато — от плотной стрельбы запросто оглохнуть можно. Ладно, посмотрим, может, всего-то парой выстрелов и обойдется…»
Маршала Дергачев узнал сразу — да и как не узнать одного из первых военачальников Красной армии, соратника и товарища самого наркома обороны Ворошилова! Тухачевского со связанными за спиной руками вели двое чекистов в армейской форме без знаков различия. Бывший маршал был все так же красив и старался держаться достойно, насколько это было возможно в данной ситуации.
Тухачевский знал, что сейчас произойдет, несколько минут назад ему зачитали приговор. Матвей всего лишь на секунду-другую встретился с обреченным военачальником взглядом, и в глазах маршала увидел не только высокомерие и явную ненависть, от которой младшему лейтенанту стало не по себе, но и бесконечную тоску, и отчаяние, и нежелание верить в то, что вот сейчас прогремит выстрел, и все разом закончится — не станет на свете маршала Тухачевского.
«Бывшего маршала, — мысленно жестко усмехнулся Матвей, испытавший легкий шок в те мгновения, когда понял, кого ему сейчас придется расстреливать, а теперь с непроницаемым лицом ожидавший момента, когда надо будет пустить в ход «наган». — А после приговора суда нет больше маршала — есть изменник Родины, предатель и враг народа! Или что там ему припаяли… Да без разницы — враг есть враг. И пулю свою он получит!»
Тухачевский дернул плечами, на секунду-другую замедлил шаг и, глядя в пол, обратился к крепко державшим его сотрудникам:
— Руки развяжите, дайте хоть умереть по-человечески. Я все-таки маршал!
— Пес ты, а не маршал, — зло ухмыльнулся один из конвоиров, демонстрируя заметную щербину между зубами. — Вот как собака сейчас и подохнешь, падла!
— Да будьте вы прокляты, бараны слепые! — Тухачевский с силой рванулся, но шансы освободиться из рук сотрудников, привыкших иметь дело с мужиками и покрепче, были равны нулю. — Быдло! Мало я вас в двадцать первом давил, суки-и-ыыы!!!
Конвоиры свое дело знали: одновременный удар приговоренному в подколенные сгибы, рывок связанных за спиной рук вверх — и вот уже обреченный стоит на коленях, и голова его умелым приемом зафиксирована в неподвижном положении.
В следующее мгновение последовала команда для ждавшего с «наганом» на изготовку Дергачева:
— Давай!
Матвей быстро вскинул руку с револьвером и одним выстрелом прервал жутковато звучавшее на одной длинной звериной ноте «ы-ыыы» — и поставил точку в непростой истории под названием «Жизнь красного маршала».
Когда конвоиры разжали сильные жесткие пальцы, швыряя на пол безжизненное тело Тухачевского, щербатый устало выдохнул, достал пачку «Беломора» и, закуривая, зло проворчал:
— Бараны, быдло… Ишь, как разговорился, гаденыш. Тоже мне, белая кость, мать вашу! Они, суки, и за людей ведь нас не считают. Пыль мы для них, грязь. Гонор-то дворянчика так и прет… Бараны! Да по-любому уж лучше живым бараном, чем дохлым предателем. Ну что, заканчиваем перекур, сейчас этого убираем и второго приведем. Лейтенант, ты как — готов?
— Я всегда готов, — меняя в барабане стреляный патрон, буркнул Матвей. — Только вот что, мужики… Вы остальных на колени не ставьте, мне так стрелять неудобно. Просто проводите его мимо меня и фиксируйте — все, дальше мое дело! Да и вам так возни меньше…
Дергачев без особого интереса пробежал глазами газетную заметку, в которой сообщалось, что «двенадцатого июня приведен в исполнение приговор Специального судебного присутствия в отношении осужденных к высшей мере уголовного наказания — Тухачевского, Якира, Уборевича, Корка, Эйдемана, Фельдмана, Примакова и Путна», и мысленно отметил четверых, которых расстрелял он лично — остальных, вероятнее всего, исполнял Мангулис. Потом прикинул, что в этот список, пожалуй, надо бы добавить и Гамарника, о котором еще первого июня в «Правде» написали,
