– Так чем могу, ваше превосходительство?
– Ах, Николай Иванович, давайте без чинов-с. Вот, позвольте вам представить: Мариэла Захаровна, из далёких краев, женщина-врач. Просит предоставить ей больного, на коем она могла бы продемонстрировать свои умения. А это наш ведущий доктор, он, можно сказать, главный медицинский начальник всего города.
Молодая дама улыбнулась и сделала реверанс.
Брови хирурга поползли вверх. Он не знал ни одного университета Европы, где женщина могла бы получить медицинское образование.
– Позвольте осведомиться, сударыня, какое именно учебное заведение вы заканчивали?
Николай Иванович, разрешите пока не называть университета, который я закончила. Что бы я сейчас ни сказала, у вас будут веские основания мне не верить. Давайте проверим мои слова практикой. Надеюсь, у вас найдутся больные или раненые, полное излечение которых находится за пределами ваших возможностей. Предупреждаю: среди них могут оказаться такие, от лечения которых откажусь я сама. Также нежелательны больные с повреждением костной ткани. Вообще-то излечить их в моих силах, но это потребует долгого времени, а его, как понимаю, нет. Другое дело, к примеру, тяжёлые ожоги – тут мои способности могут быть к месту.
Чувства хирурга к этому моменту являли собой густейшую смесь. То, что молодая женщина из чужих пределов – это было понятно. Именно оттуда её заметный акцент. То, что у неё нет ни на пятак почтительности к старшим в чине и возрасте – ладно, имя Пирогова не так уж известно за границей. Но вот её заявление насчёт ожогов…
– Николай Иванович, Мариэла Захаровна уже опробовала своё искусство на присутствующем здесь лейтенанте Семакове. По его свидетельству, впечатляет-с!
Николай Иванович увидел возможность хоть какой-то проверки дерзких заявлений этой юной особы.
– А что с вами было, господин лейтенант?
– Старый шрам на руке, двенадцатилетний. Мария Захаровна свела его в считаные минуты, и следа не оставила. Николай Иванович, обращаю особое внимание: хуже не будет.
Последнюю фразу хирург отметил в памяти.
– Так как же вас называть?
– Моё настоящее имя – Мариэла. Но Мария тоже годится. Это имя хорошо знакомо любому русскому.
Пирогов решился:
– У меня есть условия.
– ?
– Я буду присутствовать на операции.
– Почему «операции»? Лечении, вы хотели сказать?
– Пусть так.
– Разумеется, я согласна, сама хотела вас об этом попросить. Но и у меня будут условия.
– Какие же?
Мягкий женский голос вдруг стал стальным. Разумеется, никто из присутствующих не знал, что интонации госпожа магистр скопировала у наставницы.
– Первое вы уже знаете: я могу отказаться от лечения. Но есть и второе, куда более важное. Тот (или те), от кого я откажусь, должен быть переведён в другое помещение на расстояние не меньше полусотни шагов. Отдельно от всех прочих моих пациентов. И ему не будет разрешено приближаться к товарищам, как бы они ни просили. Вплоть до выздоровления, конечно. И третье: после лечения я пропишу полный покой в течение какого-то времени. Никому, кроме меня и вас, не будет позволено входить в то помещение. И ещё кроме тех, кому я разрешу это. Как вам такое?
Как раз условия были почти понятны, и Пирогов наклонил лобастую голову в знак согласия.
– С разрешения Павла Степановича…
– Да, конечно. Идите и доказывайте, Мария Захаровна. Сдаётся мне, ваши умения флоту весьма потребны будут-с.
Все посетители вышли.
– Николай Иванович, опишите, если не трудно, характер тех болезней или травм, которые вы собираетесь мне предъявить как экзамен.
– Извольте, сударыня. Но позвольте для начала предложить вам место в пролётке… Так вот: заряд пороха загорелся, и четверо нижних чинов получили сильные ожоги. У одного выжжены глаза. У второго кисть правой руки сгорела чуть не до костей. Я всерьёз думаю об ампутации. Ну а третий и четвёртый – просто ожоги лица с обугливанием кожи, недели за четыре должны восстановиться. Шрамы, понятно, останутся.
– Мне надо осмотреть.
Больничная палата была громадной, на двадцать кроватей. Некоторые пациенты спали, но бодрствующие, как один, повернули голову и уставились на молодую странно одетую барыню в компании не с кем-нибудь – самим Пироговым, а уж тот пользовался несомненным и заслуженным уважением.
– Надо полагать, те четверо?
– Совершенно верно.
Не увидеть повязку на глазах у матросика было трудно.
Женщина бросила короткий взгляд на странную серебряную плитку в руке. В её голосе зазвучали приказные нотки.
– Перевести всех четверых в отдельное помещение. Они же могут ходить, верно?
– Добро. Прохор, отведите их в большую операционную. До послезавтра оперировать в ней никто не будет. Уж для осмотра сгодится.
У магистра магии жизни были причины для такого требования. Сигнализатор однозначно показал: в палате имеется хотя бы один негатор.
Двое пациентов повели под руки третьего – того, что с повязкой на глазах. Четвёртый пошёл за ними. Впереди шагал санитар. Через пять минут вся группа вошла в операционную. Госпожа снова глянула и удовлетворённо кивнула – сигнала не было.
– Не желаете ли вымыть руки, сударыня? – с елейной улыбочкой осведомился Пирогов. Уж он-то знал предрассудки относительно этого дела.
Похоже, заграничная докторша не уловила иронии.
– Неплохо бы, но не обязательно. Я не собираюсь касаться больного руками.
Руки были помыты, по мнению хирурга, недопустимо быстро. Но он промолчал.
– Садитесь.
– А больно не будет? – Храбрец матрос, не побоявшись вспыхнувшего картуза с порохом, несколько устрашился непонятного доктора женского пола.
И вдруг совершенно неожиданно для всех присутствующих, кроме того, что с повязкой на глазах, женщина улыбнулась.
– Делать так, чтобы пациенту не было больно – часть моей работы.
Трое матросов переглянулись. Пирогов чуть поднял бровь.
– Итак, Николай Иванович, сейчас я… – женщина-врач замялась, явно подыскивая слова, – наведу на больного очень крепкий сон, поскольку мне нужна неподвижность…
– По-русски называется наркоз.
– Благодарю… теперь поглядим… Ага… Николай Иванович, ну как же вы говорили «глаза выжгло»? Наружная оболочка сильно пострадала, верно; также… цветная оболочка…
