Меня прислали к унтер-офицеру Фонтиньи, чтобы помочь ему в обучении расположенного здесь взвода. Фонтиньи пришел из Национал-социалистического механизированного корпуса, а 30 человек прибыло из Бельгии в сентябре. Трое или четверо оставили свою работу на немецких заводах, чтобы присоединиться к нам. Мы с Фонтиньи на постое у местного жителя, солдаты в деревенском зале для собраний. Старое кафе служит нам канцелярией. Несколько раз именитые жители деревни, да и остальные тоже приходят, дабы провести немного времени в нашем обществе. Среди них и управляющий местной пивоварней, который, как мне кажется, также и бургомистр. Они приходят поговорить, обсудить с нами ситуацию, спросить, что мы о ней думаем, словно нас посвятили во все секреты небожителей!
Думаю, они хотят, чтобы их успокоили. Нам не остается ничего другого, кроме как подбадривать их. Они читали о нас хвалебные статьи в газетах. Слышали по радио военные сводки, в которых упоминается наш легион. В кинохрониках они видели, как фюрер награждает Леона Дегреля. И относятся к нам с огромным уважением.
Мне кажется, что дочь пивовара и одна из ее подруг тоже высокого мнения о нас, потому что они регулярно приходят повидаться с нами, поболтать и провести остаток дня или вечер в нашей канцелярии. Первая, высокая брюнетка, настоящая красавица. Ее подруга, пухленькая блондинка, тоже недурна собой. Обе просто очаровательны и скрашивают наше пребывание в этой маленькой деревушке.
Так проходят 15 замечательных дней, а 19 марта мы получаем уведомление, что наша отправка на Восток запланирована на завтра.
Глава 20. Передислокация к Одеру: последняя попытка
20 марта мы в очередной раз стоим на платформе в ожидании отправки. Еще до посадки в вагоны мне хорошо известно, что начинается новый этап моей жизни и что уже ничто не останется прежним. С учетом всех обстоятельств, такова уж жизнь – не знать наперед, что принесет завтра, и это не так уж и плохо. И вполне соответствует моему характеру.
Моя хозяйка и ее дочь пешком пришли из Сака сюда, на платформу, чего я никак не ожидал. И они не единственные. Другие жители деревни тоже пришли попрощаться. Что такого особенного мы сделали для этих людей, что они так к нам привязались? Или это немецкая восторженность? Некая странность? Каждый раз я удивляюсь и всегда смущаюсь, хоть это и стало привычным! Должен ли я пожалеть, что не попытался сблизиться со всеми этими людьми, проявлявшими к нам такое дружелюбие? Все мои прежние попытки сблизиться оставляли глубокие раны на сердце. После всех наших потерь, после утраты погибших и пропавших без вести товарищей незачем провоцировать новые печали! Расставание на платформе железнодорожной станции вызывает грусть у тех, кто остается, но, как мне кажется, оно еще печальнее для тех, кто уезжает, когда такое прощание происходит на пороге дома.
Прежде чем продолжить повествование, я должен обратить внимание на одно важное обстоятельство. И хотя я вел многочисленные записи событий вплоть до данного момента и у меня есть множество ссылок на эти записи – также до данного момента, – с последующим периодом времени дело обстоит несколько иначе. Обстоятельства не оставляли мне свободного времени, не считая редких моментов, и мне пришлось избавиться от этих записей перед тем, как попасть в плен. Что вполне понятно при подобных обстоятельствах, когда я пребывал в кошмаре последних недель войны, в постоянном напряжении, всегда на ходу. И тем не менее я поговорил с некоторыми из своих товарищей, помнивших события, которые они пережили со мной. Я имел доступ к заметкам нескольких друзей, в частности моего товарища Раймона В. Л., которому повезло с записями больше, чем мне, и во время нашего пребывания в плену сделал с них копии. И все-таки мне не избежать небольших неточностей в хронологии или географии событий, хотя они не так уж значительно влияют на их суть.
Вот почему не хватает некоторых дат, по крайней мере тех, которым я не смог найти подтверждения у своих товарищей, находившихся рядом со мной в то время. То же относится к названиям некоторых мест, которые я или забыл, или не знал даже тогда. Не знал я и названия всех тех деревень, через которые мы просто проходили, изредка останавливаясь всего на несколько часов.
Что касается периода, который описывают мои путевые заметки последних дней войны и полулегального возвращения домой, то тут у меня имелась возможность сравнить их с записями и воспоминаниями двоих своих товарищей, с которыми мы каждый день находились бок о бок во время долгой дороги назад, в Бельгию, Карла Т. и Пьера Моро, которые к тому времени, как я принялся за это повествование, были еще живы. Огромное им спасибо!
И вот я здесь, на платформе железнодорожной станции Альфельда, вместе со своим товарищем Р. Фонтиньи и 30 новобранцами, за которых мы несем ответственность. «Бургундцы» из Ersatz уже здесь. Остальные все еще подходят со всех окрестностей Ганновера, дабы присоединиться к нам и заполнить бреши в рядах нашей дивизии, образовавшиеся в результате тяжелых боев в Померании. Атмосфера на платформе такая же, какая всегда бывает в подобных случаях. Восклицания, объятия маленьких подружек, слезы женщин, взволнованные пожелания удачи от нескольких ветеранов войны 1914–1918 года, инвалидов или слишком старых, чтобы отправиться вместе с нами, но зачастую задействованных для работы в немецких железнодорожных службах.
Поезд медленно трогается с места, заплаканные лица
