Через неделю чувствую себя намного лучше – лучше, чем при выписке из госпиталя 12 дней назад. Держусь на ногах намного увереннее и стыжусь, что нахожусь здесь, среди раненых. Поскольку, несмотря на все мои просьбы, я пока не могу оставить госпиталь, прошу разрешить мне делать что-то полезное – помогать сестрам, младшему персоналу и раненым, за которыми требуется уход. Среди последних встречаю нескольких «бургундцев», которые сообщают мне об огромных потерях среди наших подразделений на всех участках фронта. Рассказывают о боевых группах, которым приходится выходить на огневые позиции по три раза в течение 48 часов, каждый раз возвращаясь с потерями до двух третей личного состава. Я узнаю о гибели многих наших товарищей и что мадам Нойтелеерс, одной из медсестер в перевязочном пункте в Нойрозо, придется сообщить о смерти ее четвертого, последнего сына! На самом деле у нее их было трое и все погибли на Русском фронте. Этот последний был ее приемным сыном, о котором она заботилась как о родном и теперь тоже потеряла! Несомненно, именно матери заплатили самую большую цену за кампанию в России! Какая трагедия! Какая ужасная драма! И следует заметить, что «правосудие» ее собственной страны намерено преследовать эту несчастную женщину, осудить и упрятать за решетку! Боже, где же Ты был тогда?
Как можно оставаться здесь после того, что я узнал? Я требую встречи с доктором, с которым на следующий день сталкиваюсь в коридоре. Он советует мне потерпеть еще пару дней, ввиду рецидива после предыдущего, слишком краткого пребывания в госпитале.
Когда меня, кажется 23 апреля, выписывают из госпиталя, я обнаруживаю, что в городе кипит еще более бурная деятельность. Поскольку я точно не знаю, где находится моя часть, докладываюсь военным властям города, которые говорят, что ситуация меняется каждый час[104], и им мало что известно, но советуют направиться в сторону Вольдегка и Пренцлау. Не найдя попутной машины, отправляюсь пешком. Путь на восток мне указывает движение против течения, мимо бесконечных колонн беженцев, спасающихся от шквала стали и огня, но в первую очередь от Красной армии.
Мне также попадаются подразделения, отступающие в более или менее организованном порядке. Однако есть и несколько рот и взводов, из всех родов войск вперемежку, которые явно стремятся добраться до фронта и движутся в том же направлении, что и я. Встречается много раненых, порой в пропитанной кровью полевой форме, бредущих в тыловые госпитали. С другой стороны, я поражен, увидев целый батальон, полностью укомплектованный новенькими Überschwere Granatwerfer, тяжелыми минометами. Они выкрашены в песчаный цвет и явно предназначались для Африканского корпуса. Сразу видно, что ими никогда не пользовались! Повозки, которые везут боеприпасы, кажутся мне слишком тяжелыми для пустых снарядных ящиков! Люди в этом подразделении явно старше нас, но они также намного старше тех, кто воюет на фронте. Немецкий фельдфебель, идущий справа меня, заметив мое замешательство, говорит: «Так это же дизентерийный батальон». Батальоны больных солдат, которые отправляют на линию фронта только в случае крайней необходимости и которые получили такое несколько ироничное прозвище. Еще нам встречаются санитарные машины и грузовики, набитые ранеными, у многих из которых раны все еще не обработаны из-за нехватки перевязочных средств или, быть может, времени в горячке боя. У меня складывается впечатление, будто вокруг меня сцены из Апокалипсиса. Какую-то часть пути мы идем вместе с немецким фельдфебелем, ведя беседу, пока не расстаемся на развилке. Он направляется к Пренцлау, а я к Требенову, где, как мне только что сообщили, находятся «бургундцы». Я и в самом деле нахожу их там вскоре после наступления ночи.
Не смолкая гремит канонада, на северо-востоке столь же сильно, что и на востоке, и на юге. Но это точно русская артиллерия, поскольку у нас катастрофическая нехватка бое припасов. Их не хватает до такой степени, что немецким орудиям и нескольким танкам поддержки разрешено делать только по три выстрела в день! Такая вот ситуация на сегодня, 27 апреля.
Со вчерашнего дня мы находимся в арьергарде, на реке Иккер, батальон Боннивера (оберштурмфюрер СС Марсель Боннивер, командир батальона дивизии «Валлония». – Пер.) вместе с батальоном вермахта занимает деревню Шёнвердер, что расположена южнее Банделова. Этим утром я оставляю Требенов и направляюсь к Банделову, чтобы присоединиться к остальным своим товарищам из Kampfgruppe, оперативной группы. Там я встречаю юного Р. Лооса из молодежного движения, который стал моим ординарцем. Он следует за мной, словно тень.
Перед самым полуднем в Банделове, точнее, рядом с городком лейтенант Деланни перегруппировывает взвод, и мы выдвигаемся на юг. В тот самый момент, как я узнал позднее, русские танки двинулись от Пренцлау, по дороге из Нойбранденбурга, и были остановлены нашими Panzerfäuste. Эти гранатометы сослужили нам добрую службу. Пренцлау уже пал, и мы едва избежали окружения. Это совершенно очевидно. Русские и впереди и позади нас. Фронт теперь повсюду, стрельба со всех сторон. Обстрел с юга, со стороны Пренцлау, пока не особенно касается нас, это примерно в 7–8 километрах отсюда. Нам сообщили, что мы находимся не больше чем в 20 километрах южнее самого Пренцлау и у нас есть еще несколько дней, чтобы отрыть укрепленные позиции. Их хватит нам ненадолго!
На дороге, рядом с перекрестком, стоит лейтенант Мортье, который раздает патроны с пары небольших автомобилей с боеприпасами. Каждый гренадер получает обойму с пятью патронами! Да, вы не ошиблись, именно с пятью! Те, у кого автоматы, получают по одному магазину! Так что у меня теперь два магазина, потому что один у меня уже есть, но расходуется он всего за несколько секунд, на выстрел уходит менее секунды, и вдобавок ко всему цель, чтобы ее поразить, должна находиться не дальше чем в 50 метрах! Лейтенант говорит, что мы должны контратаковать Шёнвердер с запада на восток, поскольку половина деревни захвачена русскими; другая пока в руках батальона Боннивера, или того, что от него осталось! Поскольку, как нам говорят, уже и без того много жертв, то нам обещают подбросить боеприпасы, очень скоро, еще до того, как мы пойдем в атаку. Даже если кое у кого на дне подсумков и в карманах завалялась пара патронов, – у некоторых подсумки еще сохранились, – то все равно получается менее 10 патронов на человека! Не понимаю, как можно идти в контратаку в таких условиях. У нас
