На следующее утро он обнимает старого ветерана. Такое проявление чувств глубоко трогает старика. Мы уходим. Вскоре, крепко пожав наши руки, парашютист покидает нас. Мы были знакомы не более чем в течение дневного перехода. И все равно мы с Карлом никогда его не забудем. Мы моментально подружились, словно всегда знали друг друга. Что верно и по сей день, как если бы многие годы оставались старыми друзьями, хоть и ни разу больше не встретились! Возможно, еще и потому, что несколько часов его отсутствия той ночью так и остаются загадкой. Я не могу объяснить это, кроме как его личным последним ударом. Чтобы избавиться от всей этой лжи, от слез старика. Но кто знает наверняка?
После всех этих лет усилий, боли и крови разве можно подвести баланс, ибо это не просто колонки цифр, статистика погибших, раненых и покалеченных! Невозможно перевести в цифры страдания отдельных людей – день за днем, час за часом. Я думаю о множестве раненых, кому не смогли оказать помощь и кто умер в одиночестве. О всех страданиях и несчастьях, часто переживаемых в одиночку, что должно быть помножено на миллионы. Были те, кого ранило два, три и более раз, из чего следует, что каждый раз они возвращались на фронт. Необходимо добавить страдания каждого отдельного человека, чтобы понять размеры жертв, принесенных как молодыми, так и пожилыми людьми в последние месяцы войны, поскольку мобилизованы тогда были все. И это верно для обеих сторон, потому что и для тех, и для других так же верно, что в войнах сражаются совсем не те, кто эти войны развязывает. Хотя я не имею в виду себя, потому что те из нас, кто стали добровольцами и кто сознательно взял на себя ответственность за собственные деяния – и не ради удовольствия повоевать, поскольку это вызывает отвращение у меня, как и у всех остальных, – а потому, что чувствовали, что в сложившейся ситуации мы не могли отсидеться в относительно безопасной обстановке, без того, чтобы не набраться смелости и не пойти защищать ценности, которые считали своими и которыми дорожили, где бы ни пришлось сражаться за них.
Но, как бы там ни было, должен сказать, что для немецких солдат и тех, кто сражался рядом с ними, война была, несомненно, самой долгой и самой тяжелой. Русский солдат и солдаты «союзников» обрели утешение, заняв место победителей. Я не собираюсь жаловаться, поскольку мне это несвойственно и, к тому же, недостойно, но в любом случае привести свои соображения имею полное право.
Сейчас мы шагаем по дороге, ведущей из Кривица в Любек и проходящей через Шверин и Гадебуш. Сможем ли мы добраться до Фленсбурга? Такая перспектива становится все более шаткой после нашей вчерашней встречи с английскими и русскими механизированными колоннами в досягаемости если не винтовочного, то пушечного выстрела. Будет крайне удивительно, если мы туда все же доберемся! Мы пехотинцы и, более того, вымотанные пехотинцы, которые отступают. Вымотанные, однако не деморализованные! Так что упорство, доставшееся дорогой ценой за все годы этой безжалостной войны, спасет подавляющее большинство из нас, по крайней мере тех, кто останется жив.
Теперь мы больше не видим убегающих впереди армий гражданских, только солдат, поодиночке или небольшими группами. Так вышло, что по пути мы вдруг узнаем Пьера Моро, которого чуть не обогнали. Мы бы обогнали его в любом случае, поскольку передвигается он с трудом, хотя упорно и мужественно. В последние дни, даже в последние часы боев его ранило в лодыжку, и рана осталась необработанной. Пьер хороший и очень давний наш с Карлом товарищ, и мы рады встретить его, чтобы хоть чем-то помочь.
Диспозиция четырех валлонских рот во время боев у Альтдамма (ныне в черте польского Щецина), 17–19 марта 1945 г. (из архива Э. де Брина, взято у Р. Деверси)
Двигаясь с великим трудом, Пьер говорит, что рассчитывает на возвращение в Бельгию. Его единственное желание – повидать свою мать. Мать сейчас осталась совсем одна, потому что отец Пьера стал жертвой подлого убийства, пока сам он был на фронте. Война не щадит никого, но его отец погиб не на войне. И если война тяжела для всех, то для некоторых она в сто раз тяжелее! Мы с Карлом подумывали о том, чтобы остаться в Германии и затеряться среди местного населения. Это было бы несложно сделать; для этого имелись возможности, и мы просто ждали лучшего варианта. В Германии так много погибших и такое большое число до сих пор числящихся пропавшими без вести, что теперь здесь отчаянная нехватка рабочих рук для восстановления страны. Одна из таких возможностей как раз подвернулась нам. Мы с Карлом уже обсуждали ее как вариант, но после встречи с Пьером без малейших колебаний решили остаться с ним. Ясное дело, мы не смогли бы бросить его.
Я, как и мои друзья, теперь не помню, где мы провели эту ночь. Однако я точно помню, что на следующий день, рядом с Гадебушем, нас взяли в плен канадцы, не знаю, к лучшему это или худшему.
Глава 21. Военнопленные на краткий срок
И все-таки мы оказались застигнутыми врасплох, потому что, несмотря ни на что, мы не оставляли надежду и желание добраться до Фленсбурга и присоединиться там к по-прежнему хорошо организованным частям. Мы просто не могли полностью отринуть эту идею. Внезапно, сразу за поворотом дороги, мы наткнулись на группу солдат с направленными на нас автоматами. Что мы могли поделать? У нас больше не было оружия, если не считать жалкий пистолетик Карла, который он припрятал и держал при себе. Если бы мы только оставались настороже, если бы мы только проявляли больше бдительности, то что могли бы мы сделать? Имело бы сопротивление хоть какой-то смысл? И что бы случилось с другими солдатами, в основном безоружными, рассеянными по всему этому участку дороги? Тем более что на следующий день, 5 мая, мы узнаем, что Großadmiral, гроссадмирал Дёниц, отдал приказ о прекращении огня на всем Западном направлении!
Взявшие нас в плен солдаты направили нас в низину, где уже были собраны тысячи военнопленных всех родов войск. По ходу дела мы узнаем, что, помимо других мер принуждения, «союзные» солдаты не скупятся, ничуть себя не сдерживая,
