На следующий день меня отвели к начальнику колонии, а поскольку я не пересмотрел свое поведение, возвращаюсь в свою камеру, в карцер, где распятие уже вернули на место. Должно быть, охранник подумал, что я сюда не вернусь. Он сам снял его, а я остался здесь еще на три дня и три ночи. Три дня на черством хлебе, воде и жидкой каше из неочищенного овса. День четвертый: куда меня теперь отведут? Разумеется, к начальнику колонии! Дорогу я уже запомнил. Он говорит, что я направляюсь в «l’herstel» – в «ремонтную»! Поначалу я думаю, что это шутка – но на одно лишь мгновение, поскольку начальник не производит впечатление человека, способного шутить. Может, я просто что-то не понял? Но нет, все правильно, и часом позже я уже нахожусь в швейной мастерской – в «ремонтной»! Начальник колонии говорит, что оттуда мне не сбежать. Здесь я встречаю Поля Р. и Жерара Д., а также других товарищей. К счастью, «шеф», который охраняет нас, обладает чувством юмора, по крайней мере с нами, поскольку тишина здесь закон, как и четыре года назад в Сен-Жиле, а начальники этих заведений похожи, словно сиамские близнецы, во всяком случае своим внешним видом и идеями о руководстве концентрационным лагерем. Однако мы с Жераром, словно добрые соседи, болтаем весь день. «Шефа» это веселит, ведь мы его смешим. А вот другого товарища, Поля, развеселить не удается. Он пересаживается на другое место – может, чтобы избежать наказания? Но я следую за ним на другую скамью.
В мастерскую меня определили 9 июля 1949 года. Мне выдали куртку из небеленого полотна, вроде той, что мы должны носить здесь, в колонии, или надевать на свидания. В ней дыра и не хватает пары пуговиц. Я работаю очень добросовестно, а затем также добросовестно срезаю пуговицы и распарываю то, что только что зашил. Потом начинаю работу заново, все так же добросовестно – только лишь для того, чтобы снова уничтожить свой труд. «Шеф» ничего не видит или делает вид, что не замечает… Мы с Жераром хохочем уже в открытую. Поль старается сдержать смех. И вот, 24 августа 1949 года, после 47 дней пребывания в швейной мастерской, я возвращаю охраннику ту же самую куртку, правда немного помятую и без пуговиц, но зато с дырой! На что он очень дружески реагирует: «До свидания! Приятно было познакомиться! Еще увидимся!» Но я больше сюда не вернусь, хотя тогда, 24 августа 1949 года, я не был в этом уверен.
Выйдя из карцера, я присоединился к своим товарищам и приспособился, если можно так сказать, к жизни и повседневной рутине лагеря в Кампине, неподалеку от Тюрнхаута. Выйдя утром из общей спальни, я вместе с другими направляюсь в умывальную, чтобы умыться. Душ доступен только раз в одну или две недели, точнее не припомню. Становлюсь перед эмалированной металлической раковиной и начинаю раздеваться. Не успел я положить трусы поверх остальной одежды, как на меня набрасываются два охранника, крича и жестикулируя, чтобы я прикрыл наготу! Мне объясняют, что здесь, за исключением душевых, не разрешается мыть ничего, кроме рук, лица, ног, и по необходимости ополаскиваться по пояс, но не более того! В Беверло, не говоря уже о привычных душах с ледяной водой, мы мылись под душем все вместе. Под «все вместе» я подразумеваю группу из 40–50 человек, раздетых догола! Но здесь никакой распущенности, это даже не обсуждается, по крайней мере не обсуждалось до прибытия из Беверло таких важных персон, как мы.
На следующий день уже пятеро или шестеро из нас следуют моему вчерашнему примеру. Вмешивается охрана, но ее явно недостаточно, чтобы добиться порядка. На другой день уже более 20 человек моются полностью голышом, охран ники могут орать, сколько им угодно, но нам на это плевать, и их упреки стихают! И им остается только уступить. Появление такого значительного количества решительно настроенных заключенных из Беверло, где они пользовались определенными «свободами», внесло свой вклад в изменение здешних правил и устаревших инструкций, наверняка датируемых прошлым веком, временем создания лагерного централа. Столкнувшись с риском спровоцировать волнения, администрация была вынуждена «разбавить водой свою святую воду»!
Да, прибыв сюда, все мы ощутили на себе тяжесть ханжества и влияние замшелого духовенства, словно мы присутствовали на длинной и нудной проповеди. Некоторые из охранников по секрету сообщили нам, что для них считалось предосудительным пропустить мессу или определить детей в мирскую школу. За ними присматривали и следили, более того, в большинстве своем они жили в том месте, которое мы называем «колония», и лучшего названия ему не подобрать! Колония Мерксплас, которая всегда так называлась.
Не считая времени, что мы проводили в швейной мастерской, где всегда не хватало рук, мы, к нашему изумлению, читали, играли в пинг-понг и немного в баскетбол. Всегда. За парой исключений, охрана вела себя корректно, порой даже понимающе, но здешние «старожилы» говорили мне, что так было не всегда. Эти же «старожилы» также сообщили, что за несколько недель после нашего появления здесь все изменилось в лучшую сторону!
Не хотел упоминать об этом, но ради объективности должен сказать, что за время моего пребывания в колонии нам с товарищами разрешили сходить два или три раза на просмотр кинофильмов. И кстати, я вспомнил, что в Беверло нам тоже показывали кино, но там в этом не было ничего удивительного. И еще в Меркспласе мне разрешили два-три свидания с невестой, хотя и не без нескольких унизительных обращений к начальнику колонии. Для всех нас, заключенных, не нашлось другого способа «искупить вину», кроме как работать в швейной мастерской. Этих слов мы наслушались здесь до тошноты. Мы должны были «искупить свою вину»! Эту же фразу использовали и «средства массовой информации». Заключенные должны были делать это по экономическим причинам, ради своего же блага, что устраивало государство, которое так замечательно заботилось о них, ничего не прося взамен. А мы… мы трудились в швейной мастерской! Однако те, кто, возможно, пообещал не бежать из Меркспласа, дополнительно имели выбор между производством кирпича, полевыми работами, фабрикой картона и, наверняка, еще парой других занятий, каждое из которых оплачивалось лучше или хуже другого.
Свое свободное время мы посвящали занятиям спортом и другим развлечениям внутри четырех стен, во дворе корпуса «В» – во всяком
