На дороге я не один; чуть позади меня едут два грузовика, скорее всего с рационами. И холодно. Какая удача, что через рукояти руля моего мотоцикла проходит горячий воздух. Дорога скользкая и твердая. Это из-за холода? Нервное напряжение прошло. Сейчас я окончательно проснулся. Когда я добираюсь до Теклина, небо понемногу начинает проясняться. Скоро наступит день, но деревня не спит. Несмотря на ранний час, в деревне оживленно от прибывающих и уезжающих машин с солдатами. Вижу машины с эмблемами, указывающими на присутствие здесь высокопоставленных офицеров, артиллерийские орудия, почти повсюду ящики с боеприпасами, грузовики, несколько танков. Здесь командный пункт всего района; несколько высоких чинов с соответствующими знаками различия что-то обсуждают. Наконец я встречаю несколько «бургундцев», и среди них фельдфебеля (старшину). Спрашиваю, как проехать на командный пункт роты, и мне показывают, что он чуть дальше, справа от дороги. Я докладываюсь там и спрашиваю, куда доставить термосы с кофе для своих товарищей. Меня направляют на север, к равнине, где на опушке леса я всех и найду. Завожу стартер и еду в указанном направлении по слегка вогнутой степной местности, придерживаясь следов на замерзшем снегу. В отдалении, слева от меня, стоят два грузовика в окружении людей, которые, похоже, загружают их. Когда я подъезжал к Теклину, то услышал перестрелку и периодические орудийные залпы. Я думал, что этот грохот прекратился, но, видимо, занятый своими делами, просто-напросто забыл о нем. Сейчас он снова слышен, и даже очень отчетливо. Я не обманываю себя. Замеченные мной грузовики стоят в лощине, недалеко от леса и в 200 метрах от меня. Теперь мне кажется, что я вижу то, чем загружают машины, и, когда подъезжаю поближе, мои худшие предчувствия подтверждаются. Это мертвецы, которых мои товарищи складывают в крытые брезентом кузова грузовиков. Застывшие, замороженные тела. У меня вдруг возникает ощущение, что стало намного холоднее!
Один из камрадов сообщает, что они погрузили уже 175 трупов немцев и «бургундцев», очень много «бургундцев»! Я избегаю смотреть на лица, словно мне будет легче узнать позже, кто из моих товарищей погиб здесь. Мы берем очередное задеревеневшее тело за ноги и под плечи, чтобы погрузить в грузовик. Последнего мертвеца из каждой партии необходимо опрокинуть через борт кузова. Иногда тело, которое находится наверху груды, отделяется от других и валится, скользит и ударяется о другие тела, с глухим стуком сползая все ниже. Это так угнетает! Звук действует намного ужаснее самого вида падающего тела. Вряд ли кто захочет увидеть такое прямо перед тем, как попасть на линию фронта, но мне пришлось пройти через это, глядя правде в глаза и не пытаясь обмануть самого себя. Можно, если нужно, обмануть друга или знакомого и больше с ним никогда не встречаться. Этим нечего гордиться, но, по крайней мере, это можно оправдать чисто по-человечески. Но стыдиться самого себя – это совсем другое, поскольку вернешься к этому, рано или поздно, когда останешься наедине с собой, и в конце концов это становится невыносимым.
Я ловлю внимание унтер-офицера (сержанта), командующего угрюмой рабочей командой, и спрашиваю, что делать с термосами. Я могу оставить их здесь, и он рад напоить своих людей горячим, а потом термосы отнесут тем, кто отправился подбирать тела. Здесь есть еще один унтер-офицер, который собирает людей, чтобы идти с ними на линию фронта, на помощь нашим товарищам, и я присоединяюсь к ним. Я штабной мотоциклист, и в мои обязанности не входит отправляться туда, но со вчерашнего дня мной движет какая-то неведомая мне сила. Возможно, это из-за услышанных мной историй. И унтер-офицер, с которым я только что разговаривал, также не должен находиться на линии фронта, но тем не менее он тоже идет туда. Зрелище всех этих мертвых товарищей могло бы и разубедить меня, но, поскольку 15 наших собираются отправиться на передовую прямо сейчас, я не могу не пойти вместе с ними.
Мы движемся вправо, вдоль опушки леса, затем взбираемся по склону, ведущему на север, прямо в лес. Когда я оглядываюсь, то вижу свой мотоцикл рядом с грузовиками, и еще две машины, подъезжающие со стороны Теклина. Наверно, это те, что следовали за мной из Орловца. Двигаться нелегко. Я проваливаюсь в снег. Мне приходится перелезать через множество препятствий или пробираться пригнувшись под ними. Ветви, поваленные на землю, или низко наклонившиеся деревья, воронки от взрывов с черным от пороха снегом вокруг них, первые тела. Вот двое наших в серой форме покоятся поверх русского, объединенные смертью, скованные льдом друг с другом! Я помню все, о чем мне рассказывали, и у меня возникает ощущение дежавю, словно все это я уже видел. Вот окоп, из которого торчат голова и рука, – это русский, тело его лежит на бруствере, ноги в окопе, шея и плечо в крови. Усилие, которое я трачу на движение, согревает меня. Но руки остаются холодными, а уши пощипывает. Этот редкий лес не защищает от северного ветра, превращающего выдыхаемый воздух в иней! Тем не менее движемся мы достаточно быстро, и в отдалении, но все ближе и ближе беспрерывно то вспыхивает, то прекращается орудийный огонь. Мне приходится плотно прижимать висящий через шею автомат к телу, потому что он раскачивается в такт шагам и приклад бьет по бедру, а ствол норовит угодить мне в челюсть.
Вот блиндаж, за ним еще один. Тела перед ним и позади него. Поперек входа труп русского. В нескольких метрах тело «бургундца», на его плече отчетливо виден шеврон «Валлонии»! Не пройти и 100 метров, чтобы не наткнуться на трупы, иногда на несколько в одном месте. Кажется, за тот час, что мы
