Здесь, на вершине холма, быстро находим наших людей, которые наступают, зачищая перелески, окопы и разыскивая русских, которые все еще могут скрываться в этих местах. Мы и без того не мешкали по пути, но тем не менее прибавляем шаг и через несколько минут соединяемся с нашими товарищами. Периодически вспыхивают перестрелки, сперва слева, затем справа от нас. Поначалу мы находимся среди солдат 4-й роты, потом 1-й. По-моему, я заметил знакомых саперов. Здесь, кажется, меньше трупов – меньше в серой форме и нет «бургундцев». По крайней мере, я их не вижу. Внезапно, впереди и слева от меня, раздается сухой треск выстрелов, пули прорезают морозный воздух. Я инстинктивно бросаюсь на землю. Крики, топот бегущих ног. Все ложатся на землю. Стрельба гремит уже отовсюду. И впереди, и позади меня. Я больше не понимаю, кто стреляет, в кого стреляют и откуда ведется огонь. Но думать некогда. С автоматом в руке, вместе с другими, я бросаюсь к густому перелеску. Нет, это мы атакуем укрепленную позицию, своего рода бункер, из которого ведется шквальный огонь.
Мы наступаем, как можно быстрее перебегая от дерева к дереву, что на самом деле получается не так быстро, поскольку ботинки вязнут в промерзшем снегу. Сбавляю скорость. Справа пригнувшись бегут остальные, чтобы атаковать бункер с тыла. Я снова смотрю вперед, туда, откуда ведется огонь, и вдруг в 20 метрах от себя вижу русского в ватнике, заменяющего магазин своего автомата. А между нами, чуть левее, опустившись на одно колено, стоит «бургундец», укрывшийся за деревом, слишком тонким, чтобы защитить его. Я смотрю только на него, поскольку русский сосредоточился на нем. Наверняка «бургундец» не заметил русского. Он смотрит в другую сторону, а русский целится прямо в него! Не успеваю я выпустить очередь, как русский валится назад, роняя автомат, в тот самый момент, когда сухое стаккато автоматной очереди ударяет по моим барабанным перепонкам! Смотрю направо, откуда раздалась очередь, и вижу Дамиани, во всяком случае, я думаю, что это он. Тот же рост и осанка, однако шлем меняет лица. На мгновение наши взгляды встречаются, и я вижу слегка насмешливую улыбку. Он словно хочет сказать мне: «Слишком ты нерасторопный! Я успел раньше!» «Бургундец» слева от меня спасен, потому что огонь впереди нас прекратился. Взятый с тыла нашими товарищами очаг сопротивления подавлен, и, скорее всего, нашему камраду невдомек, что в тот день кто-то другой спас ему жизнь. Мне не удалось опознать его, так как в тот момент я не мог поговорить с ним, будучи занятым более важными и насущными делами. С другой стороны, Дамиани, которого я узнал, вряд ли захотел бы, чтобы я рассказал о его поступке тому парню, поскольку тот почувствовал бы себя неловко! И тот парень никогда об этом не узнает, по крайней мере пока не прочтет мою книгу и не узнает в ней самого себя. Но Дамиани точно никогда не прочтет мои воспоминания, потому что его больше нет в живых. Если не ошибаюсь, он покончил с собой в Лиссе (ныне Лешно), близ Бреслау (ныне Вроцлав), на берегу Одера. Он был серьезно ранен в пах и не захотел жить в таком состоянии. Сказал, что он больше не мужчина. Изуродованные останки его тела обнаружили на берегу реки. Он подорвал себя, усевшись на гранату или на динамитную шашку, какие саперы постоянно использовали в своей работе. Он был сапером, и случилось это осенью 1944-го! Дамиани был настоящим мужчиной, образцовым товарищем. И я это говорю не только потому, что он мертв!
Жизнь, смерть, дружба – все это тесно переплелось! В подобных обстоятельствах события происходят столь стремительно, что зачастую сам не осознаешь, где ты, кто ты и что все, в особенности жизнь, не более чем вопрос рефлексов. Любая ситуация на самом деле мимолетна! Мне кажется, что в момент падения автомат русского самопроизвольно выпустил очередь, потому что, когда он ударился о землю, его сильно подбросило. Любопытно осознавать, что в подобные моменты память фиксирует такие детали, а через много лет с точностью воспроизводит подробности.
Наступление продолжалось, и операция все больше и больше походила на прочесывание леса – точно так же, как во время обучения в лагере, только сейчас к этому добавилась опасность. То там, то тут вспыхивали перестрелки, слышались резко обрывающиеся крики. Несколько минут спустя примерно в 50 метрах перед нами внезапно вырастают людские фигуры! Я сразу узнаю русскую форму, но тут же с полдесятка пуль свистят у нас над головами, с сухим треском вонзаясь в обломки деревьев, или улетают в никуда, с визгом разрезая морозный воздух. Практически одновременно отвечает наше оружие, нацеленное на эти неясные силуэты, которые со всех ног бросаются бежать между деревьями. Они бегут зигзагами, я теряю их из виду, потом вижу снова, потому что делаю ошибку, когда пытаюсь держать их всех в поле зрения, вместо того чтобы сфокусироваться на ком-либо одном. Это все на уровне инстинкта самосохранения, поскольку меньше всего хочется промахнуться в того, кто целится в нас!
На бегу стреляю с бедра, меняю опустевший магазин. Пару раз русские останавливаются, чтобы обстрелять и задержать нас, затем снова бегут. Во время одной из таких задержек я вижу, как двое падают, а другие стремглав бросаются прочь. Их больше десяти, и вдруг они исчезают в густой части леса, что скрывает их от нас и дает им убежище. Русским удалось уйти! Мы замедляем бег, и ко мне поворачивается мой сосед. Я вижу, как он спотыкается, подбирает свой шлем, поправляет его на голове и снова бежит. Только сейчас я узнаю его, это Дебеси. До сих пор, в горячке боя, у меня не было ни времени, ни возможности разглядеть его. Горячка боя… да, вполне подходящее выражение, поскольку теперь нам известно точное его значение. Мы улыбаемся в знак того, что узнали друг друга. Как и я, он из состава мотоциклетного взвода, правда выполняет другие функции.
Мы продвигаемся медленнее и
