– Чтобы служить, – машинально ответил Роупер. Грей ждал. – Возможно, еще для того, чтобы не погибнуть. К тому же я считаю это своим предназначением. – Грей ждал. – Может, потому, что мне хочется победить Уворена…
– Если вы не будете точно понимать свои мотивы, то не заметите и ошибок. Мне совершенно ясно – вы ненавидите Уворена. Я отношусь к этому с большой долей симпатии, поскольку он представляет угрозу для страны, – признался Грей. – И я понимаю, что контролировать чувство ненависти сложнее всего. Ненависть придает сил, но в этом же заключается и ее огромная уязвимость, поскольку вы утрачиваете созидательную цель. Неважно, насколько успешно вы унизите или даже убьете Уворена, но ваша ненависть к нему так и не исчезнет. Можно игнорировать страх, и, как только к нему привыкаешь, он пропадает. Горе исцеляет время. Чувство ликования рассеивается, как ни пытайся его удержать. И только ненависть никогда не угасает. Она подобна отвращению – той безотчетной реакции, которую вы испытываете ко всему, что достойно презрения. Вы не сможете простить, пока не изменитесь. А вы должны изменить себя, как и свое отношение к тем вещам, которые заставляют вас его ненавидеть. Забудьте про Хиндранн, милорд. Пусть все идет своим чередом.
«Так говорит человек, который готовится к смерти», – подумал про себя Роупер, но вслух ничего не сказал.
Грей в общем-то прав – его одержимость крепостью держится только на ненависти к Уворену… Но он не мог заставить себя забыть про Хиндранн. После заката, когда солдаты затихали, Роупер задумчиво смотрел в небо и размышлял о башнях, стенах и осадных орудиях. Эти мысли точили его, как язва, постепенно набухая и костенея по мере того, как он давал им волю. От них невозможно было избавиться. Хиндранн, возведенный как передовой бастион параноидальной расы, был способен противостоять сколь угодно сильному врагу. И каким-то образом Роупер должен будет его взять. Его нерушимый дом повернулся против него, и не думать об этом было невозможно.
Из задумчивости Роупера вывел Текоа.
– Мои люди нашли поле боя, милорд.
– Рассказывай, – потребовал Роупер, соскоблив с костяной ложки зубами липкий комок овсянки.
– Тридцать лиг[25] отсюда. Место называется Гитру. Чтобы добраться до него, мы должны будем перейти через Харстатур, к которому сходятся несколько дорог. Поэты любят упоминать это место. Они утверждают, что там произошла какая-то туманная древняя битва.
– А что за древняя битва? – спросил Прайс.
– Харстатурская битва, – ответил Текоа ровным голосом.
– Огромное спасибо, теперь стало гораздо понятней.
– Проклятье, я не поэт, поэтому больше ничего не знаю! – воздел руки Текоа.
Он оглядел собрание, пытаясь высмотреть хоть кого-нибудь, кто мог бы пролить свет на эту самую Харстатурскую битву.
– О, погодите-ка! – воскликнул Скаллагрим. – Харстатур – это ведь последняя и важнейшая битва Эпохи Искоренения, когда анакимы нанесли решительное поражение сатрианцам и основали Черную Страну. Харстатур назвают «Алтарем Альбиона».
– Ты знаешь эту поэму? – спросил Грей, который закончил наконец молиться и присоединился к остальным. – Я был бы не прочь послушать.
– Очень хорошо знаю, – ответил Скаллагрим, – и с удовольствием спою.
– Пожалуй, позже, – быстро вмешался Роупер. – Так что там насчет места за Харстатуром?
– Гитру. Проход между горами и морем. Разведчики докладывают, что он около двух лиг[26] шириной и с восточной стороны обрывается в море. С запада его ограничивает крутая скала. В целом – идеальное место, чтобы нейтрализовать вражеский перевес. Скиритаи изобразили карту.
Текоа привстал с пня, на котором сидел, поднял две изломанные палочки и положил на землю параллельно друг другу. Роупер наклонился, чтобы рассмотреть повнимательнее. Сатрианцам они бы ничего не сказали, но анакимы видели в этих резных палочках контуры описываемого прохода. Каждая палочка изображала границу, V-образные надрезы означали реки, впадающие в море. Сучки, утолщения и изломы символизировали подъемы местности, опасные обрывы, а также, к удивлению Роупера, большой участок, находящийся под риском затопления морской водой. Эту карту нельзя было считать точным воспроизведением местности, каким его видит парящая ворона. Некоторые размеры и расстояния были намеренно преувеличены или приуменьшены Скиритаями, чтобы подчеркнуть те участки поля, которые будут иметь бо́льшее значение в предстоящей битве.
Роупер сел ровно и, нахмурившись, доел содержимое деревянной миски до конца.
– Гитру, – произнес он медленно. – А вот это что?
И он указал на выпуклость, означающую точку, через которую море может затопить проход.
– Они встретили местных, скрывавшихся в горах, – ответил Текоа, – и те рассказали, что во время весеннего половодья море затапливает этот участок прохода. То же самое происходит при полной луне. Но, думаю, беспокоиться следует о другом: заманить сатрианцев на Гитру будет непросто.
– Я так не думаю, – возразил Роупер. – Это мы можем позволить себе ждать, но не они. Каждый день бездействия ослабляет их. Мы займем позицию и пригласим их на бой.
Он понимал, что речь идет о последней битве, поэтому без возражений, скорее всего, обойтись не удастся.
После короткой паузы раздался голос Скаллагрима:
– Пройти через Харстатур – само по себе судьбоносное предзнаменование.
Раздался ропот одобрения.
– Может выйти красивая битва, – заговорил вдруг Грей, внимательно глядя на карту. Роупер удивленно моргнул. – Две мощные армии сойдутся на столь маленьком клочке суши. Бой будет напряженным. Все решат хладнокровие и выносливость. – Он поднял глаза на Роупера. – Мне нравится, милорд. – Затем, более тихо: – Это будет настоящее испытание…
– Ну, так давайте уже решать, – нетерпеливо вмешался Прайс. – Наш провиант тоже на исходе.
– А я до сих пор голоден, – пожаловался Скаллагрим.
– Я снаряжу герольда, – буркнул Текоа.
– Гитру… – вновь повторил Роупер, – Значит, предстоит долгий марш.
Он резко поднялся.
– Пэры, готовьте солдат. Выходим через час.
– Очень амбициозно… – задумчиво прокомментировал один из легатов.
– Но мы дойдем туда – чего бы это нам ни стоило, – ответил Роупер и отошел от костра.
Новость о том, что они идут на Гитру, пронеслась по легионам как раскат грома. Солдаты воодушевились. Прайс решил лично проследить за тем, чтобы все были готовы к выходу через час. Будучи ликтором Священной Гвардии, он обладал значительными полномочиями и не стеснялся их использовать. Он расхаживал по лагерю и орал на солдат в полный голос, заставляя их суматошно собираться.
– Лорд приказал идти на Гитру! Живо на ноги, священные ублюдки! Не терять ни секунды! Тушим костры, пакуем барахло и пищу! Берите шлемы, надевайте доспехи – мы идем на битву!
Лишь один гвардеец не стронулся с места. Это был Госта. Он как ни в чем не бывало сидел у костра и нагло смотрел на Прайса, помешивая ложкой в бурлящем котле с овсом. Прайсу хватило одного взгляда на выражение его лица. Он тут же подскочил и пнул с размаху по котлу, подняв его высоко в воздух. Бить ногой по тяжелому железному котлу, должно быть, было больно, но Прайс и бровью не повел. Более того, следующими пинком он разметал костер, перед которым сидел крепко сжавший зубы в бессильной злобе Госта.
– Так,
