– Подумала бы я, то был вампир, будь этот шрам чуток поаккуратнее, – огромное существо, не договорив, приникло губами к бочонку, громко глотнула, а потом, оторвавшись, продолжило. – Только вампиры редко упускают своих жертв вот так, живыми, да и укусы их гораздо более нежные.
– Это зомби, – хмуро бросила Таша, насупившись.
– Ах, зомби. Это ведь еще страннее. Какой зомби, добравшийся до горла своей жертвы, упустил ее?
– Отпустил.
– Отпустил? Вот ведь сказки! Зомби тупы и примитивны, они рвут добычу, если та попадает в их рот. Нежити милосердие чуждо.
– Это был не просто мертвяк, а один из боевых мертвецов.
– Чёрный всадник? – Шакит удивленно вскинула брови. – Один из Чёрных всадников Севера? Вот как? Неужели они настолько сообразительны, что вступают в переговоры со своей едой? – прекрасное лицо снова прильнуло к бочонку. – Я видела их пару раз, когда они проносились над Ликией. Похоже, их не зря боятся, ведь зомби, умеющие думать, гораздо опаснее простых мертвяков, способных лишь есть. Как хорошо, что госпожа Лэйла не воюет с Северными, ведь они не так просты, как надеются Королевские сподвижники.
– Зачем вообще нужна война? – нахмурилась Таша.
– Ну, как же без войны? Без нее не обойтись. Истина в том, что каждый, кто стоит у власти, сначала думает о мире, а потом – бах! – его словно по голове ударяет и он, будучи человеком мирным, набожным, даже богобоязненным, начинает воевать. Истина в войне, как в вине!
Тут опьяневшая Шакит расхохоталась, повалилась на бок и перегородила дорожку поперек. Где-то рядом пискнула летучая мышь, хрустнула ветка. По звуку наступил на нее зверек не больше кошки или хорька. Разморенная вином Шакит тут же повернула голову на звук:
– Иди сюда сестра, – дама-сфинкс лениво зевнула, вглядываясь в сумрак парка.
– Ты ищешь истину в вине? Ее там нет!
Голос, нежный, почти что шепот, почти что шорох листьев, прошелестел со стороны цветущих рядом акаций. Потом материализовался, приняв очертания диковинной статуи, оказавшись рядом в один миг.
Таша вздрогнула от неожиданности. Развалившаяся посреди дорожки Шакит повела головой:
– Не учи нас жить, сестрица, – ее голос хрипло прозвучал в ночи. – Мы сами все знаем! Знаем где истина, а где ложь. Мы уже обо всем поговорили без тебя.
– Не выведывай секретов этой пьянчуге, – вторая женщина-лев приблизилась и уселась рядом с Ташей.
Ее огромные темные глаза казались безразличными, и лишь где-то в их глубине плясали искры хитрости и печали.
– Не называй меня так, сестра. Я добродетельна и вежлива. Я не ругаюсь и не дебоширю, подобно тем трактирным пьяницам, что любят пропустить пару бочонков пива с ромом вечером в воскресенье, а потом с утра ползут в свои корабельные доки и торговые подвалы, чтобы грузить, таскать и проклинать нелегкую судьбу…
Тут Шакит разразилась такой буйной и эмоциональной тирадой, что уже на втором предложении Таша перестала понимать, о чем та вещает и к чему.
Послушав немного, Водат перебила ее, продолжив диалог. Сфинксы, казалось, совсем забыли про Ташу. Они долго и много говорили, в основном ни о чем, но иногда по делу. Шакит периодически прикладывалась к своей бочке, морщилась и шипела на сестру, не соглашаясь.
Водат, вспомнив вдруг про присутствующую рядом девушку, начала расспрашивать Ташу о том и о сем. Та отвечала честно и доходчиво, будто в трансе, понимая, что может ляпнуть лишнего, но поделать ничего не могла.
Губы сами открывались и начинали вещать. Сначала был рассказ о замке лаПлава, о там, какая там сейчас, наверное, погода, какие люди живут, что носят из одежды и готовят из еды. Постепенно дело дошло и до войны – пришлось рассказать про штурм и про побег. Здесь Таша постаралась, отведя глаза, не вдаваться в подробности, но, разнервничавшись от напряжения и усталости, заплакала, заставив тем самым замолчать постоянно перебивающих ее сфинксов. Принцессе стало так жалко себя, так дико захотелось домой. Пусть дома и было страшно, пусть опасно… Пусть…
Утирая рукавом слезы, Таша, шмыгая носом, принялась жаловаться на судьбу. Это было, конечно, некрасиво, но пожаловаться Таме и Айше она не могла, дабы не смущать подруг своими страхами и тревогами. Похныкав немного, принцесса замолкла и выжидающе взглянула на сфинксов.
– Не бывает лёгкой судьбы, – сладкий голос Водат прорвал тишину, вонзаясь в ночь бесшумной эльфийской стрелой. – Судьба – есть дорога, есть путь.
Никому он не дается легко.
– Никому… – словно в трансе повторила принцесса, зачарованная дивным голосом.
«Наверное, так эти сфинксы подманивают своих жертв» – мелькнуло у Таши в голове. Она все понимала, но не могла сопротивляться этому голосу, журчащему водой, шелестящему ветром.
– А ты, девица? Зачем, зачем ушла в парк одна, коли некому тебя защитить? – темные печальные глаза уставились на девушку. – И уж не та ли ты девица, которую вчера ночью искали в нашем городе охотники-эльфы?
Сфинкс говорила так притворно ласково и настойчиво, как обычно говорят цыганки, пытаясь облапошить. Нужно было держаться, не поддаваться на провокации, но Таша не выдержала и переспросила. Она чувствовала, как спина от этой новости покрывается холодным потом, а ноги и руки деревенеют от страха.
– Искали?
– Искали, – хрипло рявкнула на это Шакит, – да не нашли и убрались с пустыми руками.
– Не убрались. Никуда они не убрались, – снова прошелестела Водат. – Они настойчивы, как темноморские терьеры, почуявшие крыс. Но, если они ищут не тебя, а какую-то другую девицу, то не о чем беспокоиться.
Таша хотела соврать, что ищут, конечно же, не ее. И, в принципе, это могло быть правдой. Мало ли в Ликии беглых девиц?
– То были наемники, те, которые работают на заказ – словно прочитав ее мысли, Водат хлестнула себя по бокам хвостом, ее глаза заговорщецки прищурились, словно у них с Ташей была какая-то общая тайна. – Эти наемники много берут за свою работу, и обычно доводят ее до конца.
Таша не знала, что ответить, и тихо промямлила:
– Ну, наверное, они ищут кого-то, кто убежал, а не меня.
– Они ищут девушку на странном чёрном коне, очень похожем на боевого коня тех, о ком не принято говорить
