Промышленное развитие, книгопечатание и появление разборных шрифтов также усилили притягательность Венеции для гуманистов. В последнюю четверть XV века Венеция стала самым крупным производителем печатных книг в Европе, о чем будет рассказано ниже. Гуманисты приезжали в Венецию для того, чтобы издать свои труды и приобрести сочинения классиков.
Среди первых итальянцев, которые ездили в Константинополь для изучения древнегреческого языка, был Гварино Гварини. По возвращении он начал преподавать в Венеции и разработал основы для того, что заслуженно называется «широким общим образованием» или «гуманитарным образованием». Он ставил цель научить молодых людей разбираться в себе. Древнегреческий и латынь он преподавал не ради самих языков, но для того, чтобы побудить учеников говорить и выражать свои мысли, находить друзей или побеждать соперников в разговоре или диспуте. Такие навыки, считал он, понадобятся им для успешной службы при дворах правителей или в городских советах. Таким образом, любовь к языкам и литературе становилась неотъемлемой чертой высокообразованных личностей. Знание античных классиков должно было дополнять, а не подменять собой, подготовку, которую молодые аристократы получали на факультете права или обучаясь у отцов и других родственников азам торговли, политики и ратного дела.
Гварино, как многие другие гуманисты-педагоги, недолго пробыл в Венеции; очевидно, он находил переменчивое покровительство венецианской знати слишком ненадежным источником дохода, а власти города-республики были не столь щедрыми, сколь выскочки-правители соседних государств. Но одна сторона педагогического идеала гражданских гуманистов укоренилась в Венеции глубже, чем в других итальянских городах. Для венецианцев усовершенствование личности через изучение классиков было не самоцелью, но подготовкой к службе республике. При дворах правителей идеал государственной службы, позаимствованный у Цицерона и Плутарха, мог процветать лишь в измененном виде, найдя выражение в образе идеального придворного. Во Флоренции осуществление планов гуманистов затруднялось взаимной враждой представителей различных партий. В Венеции гуманизм становился не столько средством достижения оригинальности мышления, сколько выработке характера в соответствии с идеалом общества. Как позднее, в Англии XIX века, где классики также скрашивали идеалы аристократии, связанные с государственной службой, античные авторы считались в Венеции лучшей подготовкой к служению обществу.
Такой идеал впервые получил воплощение в лице Франческо Барбаро, ученика Гварино. В молодости Франческо продемонстрировал глубокие познания в древнегреческом языке, переведя два жизнеописания Плутарха – биографии Аристида и Катона, которые служили античными образцами гражданской добродетели. Кроме того, он написал трактат о защите брака, так как, по его мнению, только через семью человек способен увековечить свой народ. Трактат, написанный на прекрасной латыни, заслужил похвалы даже флорентийских гуманистов. Всю жизнь Барбаро собирал рукописи античных авторов и переписывался с выдающимися учеными, но, после того как его в сравнительно молодом возрасте (29 лет) выбрали сенатором, он был занят на политическом поприще. Он служил послом в Риме, Ферраре и Флоренции, подестой в Тревизо, Виченце, Бергамо и Брешии. Он стал национальным героем после того, как решительно выступил в защиту Брешии от Милана. Франческо Барбаро не стремился к литературной славе, но гордился тем, что служит республике.
Бернардо Джустиниани, сын близкого друга Франческо Барбаро, воспитывался в такой же любви и к античной литературе, и к государственной службе. Его благородный отец потратил много сил на поиски хороших наставников для Бернардо и дал сыну политический опыт, когда брал его с собой, переходя с одного поста на другой. После такого воспитания Бернардо прославился как литератор и мастер вести переговоры. Примерно в семидесятилетнем возрасте, проведя не один десяток лет на дипломатической службе, Бернардо Джустиниани занялся написанием истории. Речи и история были теми видами литературы, которые пришлись больше всего по душе венецианским гуманистам. Из Античности они почерпнули другие взгляды на историю по сравнению со взглядами юриста Андреа Дандоло. С одной стороны, они учились искать истину, которая лежит за тем или иным событием. С другой стороны, к истории относились как к области литературы, считали, что ее следует писать в эмоциональном стиле, одновременно давая рациональное объяснение событиям. Бернардо Джустиниани именно с такой точки зрения писал раннюю историю Венеции. Он сличал древние хроники и документы и, что более удивительно, сопоставлял их с археологическими находками и трудами географов, решая, которое из преданий представляется наиболее верным. Попутно он, подражая Геродоту, часто отступал от темы и делился своими взглядами на место Венеции в истории и на ее предназначение. Джустиниани не опроверг ни одного мифа, к которым питали такую любовь венецианцы, например миф о том, что город был свободным со дня своего основания, но убрал наименее правдоподобные сказки. По сравнению с хроникой Дандоло его история представляла более рациональную и вместе с тем трогательную историческую основу для веры в великое предназначение Венеции.
Однако венецианским сенаторам, большинство из которых были политиками до мозга костей, история Джустиниани казалась не такой полезной, как версия, написанная второразрядным профессиональным гуманистом по фамилии Сабеллико. Он довел свои изыскания до середины XV века. Кроме того, Сабеллико писал по-латыни в стиле гуманистов и не столько стремился найти истину, сколько обойти неудобную правду. Его наградили высокой платой и назначили лектором в школе Сан-Марко, а его версию истории Венеции назвали «официальной». Наличие «официальной истории» показалось венецианским властям такой прекрасной мыслью, что после смерти Сабеллико они позаботились о продолжении его труда, но подыскали для исполнения
