– О! – воскликнул Цапа. – У нас такой флаг на городской управе висел.
– Значит, попали в цвет, – проговорил Ветлугин и понимающе кивнул Терцеву с одобрением.
11
После еще одной дозаправки, пройдя форсированным маршем по шоссе и миновав мост через широкую реку, поздней ночью колонна втянулась в предместья большого города. Где-то в центре раздавалась стрельба, иногда ухали разрывы ручных гранат. В темном августовском небе плясали отблески пожаров от горящих зданий. Впрочем, на городской окраине, где их разместили, было относительно спокойно. «Тридцатьчетверки» загнали под насыпь большого железнодорожного моста. Тут же разместили и машину снабжения. Экипажам было разрешено отдыхать до рассвета.
– Где мы? – крутил головой Цапа.
– Говорят, Варшава, – отозвался Ветлугин.
А потом со стоянки исчез Васька. Обеспокоенные Терцев с Ветлугиным, сменяя друг друга, весь остаток ночи дежурили по очереди в танке с заряженным орудием и пистолетами в руках. Цапа вернулся с первыми лучами солнца. Притащил с собой серую затасканную немецкую парку и как ни в чем не бывало принялся устраиваться спать на решетке моторного отделения. На него с шипением накинулся Ветлугин:
– Ты где шлялся?!
– К Бажану ходил, – по-школярски переделывая фамилию друга в прозвище, невозмутимо отозвался Цаплин.
Не успел Терцев сделать выговор бойцу за самовольное отсутствие, как сержант набросился на минометчика, хватая его за грудки:
– Говори, сдал нас?! Продал своих?!
– Да ты что, Ветлуга?! – отшатнулся Васька.
– Оставь, – разнимая, встал между ними Терцев.
Цапа неожиданно сел на корме танка, обхватил голову руками и заплакал. Совершенно по-детски, навзрыд. Ветлугин, остывая, смотрел на его вздрагивающие худенькие мальчишеские плечи и уже только хмурился, молча и явно смущенно.
Неожиданно развернув к танкистам заплаканное лицо, по которому он, оставляя разводы, размазывал слезы грязными кулаками, Васька отчаянно выкрикнул:
– Вы свои! И он свой! Что мне – разорваться?!
Терцев нагнулся, обнял Цаплина за плечи. Вместо выговора стал успокаивать его, как ребенка:
– Свои, конечно, все свои.
Да они и были почти дети – что Цаплин, что этот Петька Бажанов.
Взяв себя в руки и утерев нос, Цапа сообщил, обращаясь к Терцеву:
– Говорил, как с вами условились. Узнал: фронт почти за Варшавой, на том берегу Вислы. В городе у поляков восстание. Нас пригнали его подавлять.
Приподняв парку с брони, Цапа продемонстрировал маузеровский карабин и нацепленные на ремень подсумки с патронами к нему:
– А еще вот!
Терцев с Ветлугиным переглянулись. Капитан ободряюще проговорил:
– Да ты молодец! В разведку сходил, сведения и трофеи принес!
И добавил чуть другим тоном:
– Только без разрешения больше так не делай.
Минометчик шмыгнул носом и, посмотрев на капитана исподлобья, чуть улыбнулся:
– Есть!
– Ты это, извини, – положил ему руку на плечо Ветлугин.
Заходил ротный, объяснял экипажам общую ситуацию и задачи, поставленные перед группой. Посмотрел на трехцветные полосы на башне их «восемьдесят пятой». Покивал с понимающим видом, но ничего не сказал. К середине дня у них уже сложилась более-менее понятная картина происходящего вокруг. Они находились на юго-западной окраине польской столицы. Колонна по предместьям обошла блокированный немцами город, в котором уже больше недели шло вооруженное восстание, поднятое польскими патриотами. Советско-германский фронт находился совсем рядом. Однако стремительно прошедшая с боями Белоруссию и часть Восточной Польши в ходе летнего наступления 1944 года Красная армия остановилась перед этой водной преградой. Противостоявшие ей германские войска спешно укрепляли свою оборону, проведя на некоторых участках ряд успешных контрударов. Рассчитывавшие взять власть в свои руки перед приходом Красной армии поляки оказались в тяжелом положении. Против них немцы осуществляли полицейскую операцию, к которой были привлечены самые различные формирования. К тому же не было единства и в стане самих восставших. Разные политические группы преследовали различные цели. В итоге на улицах лилась кровь, гибли мирные жители, город превращался в развалины квартал за кварталом.
Сводные части каминцев вели бои в варшавском районе Охота. Боевые действия носили с обеих сторон крайне ожесточенный характер. Танкам было приказано поддерживать ушедшую вперед пехоту. Вместе с другими «тридцатьчетверками» они выдвинулись на разрушенные улицы польской столицы. Терцев приказал загнать танк в подворотню с обвалившимся сводом. Задрав ствол, высадили два оставшихся бронебойных снаряда поверх крыш. Дальше капитан машину не повел, решив имитировать поломку. Цапа с Ветлугиным по очереди выходили на вылазки в развалины. Вернулись с подобранными автоматами, патронами, гранатами. Сложили все внутрь танка. Сержант притащил снятый с убитого каминца немецкий мундир с нашивкой «РОНА» на рукаве. Стащил с себя вконец изорванный и развалившийся комбинезон. Остался в промасленных советских галифе, стоптанных ботинках и грязной полуистлевшей нижней рубахе. Кивнув на нарисованную на танке эмблему из трехцветных полосок, проговорил, просовывая руки в рукава кителя:
– Маскироваться, так по полной…
И защелкнул бляху с орлом на ремне.
К вечеру вернулись на исходные позиции под насыпь. Терцев понимал, что нужно прорваться на другой конец города. Но через центр это было сделать невозможно. Бросить танк и идти к полякам не видели смысла. Если и не поставят сразу к стенке, то, скорее всего, опять угодят в немецкий плен. По всему было видно, что, несмотря на накал боев, восстание обречено. А у них стояла цель выбраться именно к своим.
Надо было опять делать ставку на машину. Внимательно изучив карту, Терцев решил уходить из города сначала на север. И потом уже поворачивать на восток. Там начинались лесные массивы. И, судя по собранной информации, тянулись до притоков Вислы, за которыми уже стояли советские войска. Впрочем, так далеко сейчас загадывать не имело смысла.
Ветлугин раздобыл фильтры и масло для их «тридцатьчетверки». Нашлись у каминцев и снаряды для 85-миллиметрового танкового орудия. Полным боекомплектом обзавестись не удалось, но наполовину пополнились. Когда повстанцы закидали бутылками с горючей смесью в узком переулке одну из «семьдесят шестых», Ветлугин с Цапой после боя сняли с нее пулемет и притащили несколько десятков снаряженных дисков к нему.
– А это довесок, – закинул в боевое отделение сержант большую сумку, набитую патронами россыпью.
Вскоре в одной из атак был потерян и второй Т-34—76. Поступил приказ использовать танки в уличных боях более осторожно.
А у них дело упиралось в топливо.
– Пусто, – развел руками снабженец в «полуторке».
– Как воевать? – обратился Терцев к ротному в немецкой форме.
Тот поскреб подбородок:
– Сегодня отдыхайте. Завтра поедем на немецкую базу ГСМ. Я буду вас сопровождать.
Это не входило в планы капитана, но он лишь кивнул в ответ.
Они все втроем возились с машиной, когда почувствовали, что на них смотрят. Терцев поднял глаза – перед танком стоял худощавый офицер лет пятидесяти в немецкой форме с русскими погонами и кокардой национальных цветов на фуражке.
