Пришлось закруглиться и отбыть в домашний круг.
Утром ровно в десять Григорий Петрович, облачившись в генеральскую форму (ношение ее на работе не было обязательным, однако в ней он себе нравился гораздо больше: обритая голова становилась значительней, да и ростом он казался выше), провел оперативное совещание.
В кабинет осторожно, словно боясь побеспокоить больного, вошли Колосков, одетый в обыкновенный, без всяких штучек-дрючек костюм, и худой волк Геннадий Коршунов. Процессию завершала Алла, молчаливая, как уставший призрак, с блокнотом и карандашом в руках – помимо всех прочих достоинств, она еще и стенографировала.
Беседин уже не походил ни на доброго дядюшку, похохатывавшего на банкете, ни на отрешенного от служебных дел любовника, ни на другие маски, которые он менял с величайшим умением, – теперь он был в главной роли: начальник, голова, мастер.
Докладывал Коршунов, волчьи глаза поблескивали, словно предвкушая удушение ягненка:
– На сегодняшний день Осман (кличка посла) имеет контакты с тремя нашими агентами и тремя агентессами, их ввод в разработку не вызвал у него никаких подозрений, более того, по данным подслушивания, он считает, что Анкара склонна серьезно преувеличивать роль КГБ.
– Ну и умница! – заметил Беседин. – А как он по части клубнички?
Мужчины одобрительно хохотнули, а Алла сдержанно улыбнулась, вспомнив татуировку на животе шефа, не дававшую ей покоя: точно такая имелась и у ее собственного мужа, причем и тот, и другой уклонялись от разъяснений, это раздражало, и вообще ей нравился лейтенант Пурник из хозяйственного управления.
– Псих, как и все турки, – категорически заметил Коршунов, набивший руку на южных соседях. – При виде женщины у него уже сперма в глазах. Однако он сдерживает себя, понимая, что мы можем подсунуть ему свою девку. Агентура продолжает собирать информацию о его политических настроениях.
– Интересно, какую политическую информацию могут собрать ваши б. ди? – прервал его Беседин. – Ведь они даже газет не читают и считают, что Турция – в Аргентине.
– Кесарю кесарево, Григорий Петрович. – оскалился своей волчьей улыбкой Коршунов. – У них свои задачи.
Что верно, то верно, каждый должен тянуть свой воз. Как там воз Колоскова – Шахназ? Особого прогресса пока не наблюдалось, хотя в принципе согласилась покататься на яхте, правда с подругой.
– Восток есть Восток! – заметил Колосков.
– Очень удобно! – зло сощурился Беседин. – Восток есть Восток – и точка! И работать ни хера не надо! А я вам скажу другое: человек есть человек во всем мире. Везде любят, везде изменяют, везде жадничают. и хватит вам прикрываться национальными особенностями! Работать надо! Уконтрапупить – и точка!
Приняли как указание, хотя и не неожиданное, встали, стараясь не греметь стульями, осторожно вышли.
Алла задержалась и выжидающе смотрела на шефа, прижав к груди блокнот, словно голову возлюбленного: тонкая женская душа чувствовала настроение и оказалась права: Григорий Петрович запер дверь и увел секретаря-машинистку в комнату отдыха.
Живем в спешке, думал он, живем словно коты, правда, им легче, их не гложет мысль, что именно в эти четверть часа позвонит сам председатель КГБ. Почему никто не подходит? Где Гриша?! Куда исчезла правая рука? Он прислушивался к прямому телефону, это отвлекало и мешало счастью.
Прогулочный катер летел по Москве-реке, играя фейерверком брызг на хвосте.
Идиллические берега с сосновыми лесами, уютные поляны, бабочки над ромашками, государственные заборы. Как хорошо в стране советской жить и как она широка, родная!
Дмитрий Колосков и богатырь Марат, овевавший кудрями послицу в мастерской, соединяли воедино красоту и интеллект. Дмитрий упирал на последнее, рассказывая о глубине реки и ее исторических истоках, Марат работал с шампанским, между прочим, пропуская для души водочки.
– Шахназ, если вы не выпьете, я обижусь! Ну как вам не стыдно! Вы не хотите выпить за нашу дружбу?
Не пили проклятые мусульманки, прикрывались Кораном. Восток суров, хотя и не до фанатизма: Шахназ позволяла Колоскову целовать ей руки, а тот страдал и готов был утопиться.
– Как вы красивы! – шептал он, вспоминая почему-то бритую лысину Беседина. – Я погибну от вашей красоты! Вам не холодно? Может быть, спустимся в каюту?
– Что вы, Дмитрий! Разве здесь плохо? – отбивалась Шахназ, которой Колосков весьма нравился.
Уже надравшийся Марат держал жену военного атташе в объятиях, ему казалось, что они уже в соитии, штаны его неприлично оттопыривались, и он блаженно покачивался. Оставалось финализировать дело в каюте, он поднял ее на руки, покачнулся и рухнул за борт в набежавшую волну. Слава богу, вместе с турчанкой, просто известная песня о драме Стеньки Разина.
Крики, спасательные круги, любопытные рожи на берегу.
Конфуз.
Генералу Беседину решили не докладывать, обошли вопрос, мол, старались, но ничего не вышло…
Новая радость: подписание советско-турецкого культурного соглашения, в том числе и о поездках в Турцию классика советской литературы и гордости театра.
Посол двинулся в министерство культуры, там за круглым столом в гостиной восседали заместитель министра Растегин, говоривший искренне и долго (всегда так!), переводчица Оксана – умеренная толстушка, большие влажные глаза, выдающиеся бюст и зад, изобилие волос, ниспадавших на первое и даже чуть-чуть на второе, – сжигавшая посла горячими бедром и дыханием, и Римма Ивановская (супруг уже вылетел в Стамбул), которая уже мысленно набрасывала доносик об аморальном поведении переводчицы.
Затем – скромный фуршет, старания Оксаны не прошли даром, и посол вызвался прокатить ее по столице и доставить домой, что он и сделал. По дороге заскочили в «Националь», там джигит блеснул мошной, но переборщил со спиртным, Оксана вначале истерически хохотала, хватая посла за руки, но разом стихла и запросилась домой, что было радостно воспринято, как приглашение на счастье.
Но в машине совсем сдала, впала в транс – такого и в страшном сне не увидать. Отвратительная, пьяная баба.
Он высадил Оксану у ее подъезда и
