Общий ущерб финансовому сектору и сектору реальной экономики, вызванный крахом Lehman Brothers, превзошел все ожидания. Героические попытки руководства оспорить доктрину всеохватывающего страхования кредитов провалились. В конце концов, какой смысл пытаться сохранять рыночную дисциплину, если рынки перестают функционировать? На горизонте замаячил конец света – или, по крайней мере, конец банков, – и его следовало предотвратить любой ценой (подразумевалось, что заплатит эту цену налогоплательщик). Тут и выяснилось, что национализация Northern Rock была не случайным отклонением, о котором лучше не упоминать в приличном обществе, дабы не внушать банкирам негодные идеи, а примером правильной политики. В результате кредитная поддержка банковского сектора со стороны властей достигла беспрецедентного уровня. В период с 2007-го по 2012 год 25 стран пережили серьезнейший банковский кризис – и две трети из них приняли решение оказать банкам кредитную поддержку. Реальный масштаб подобных интервенций поражал воображение. США потратили на рекапитализацию американских банков 4,5 процента ВВП, что равнялось годовому оборонному бюджету в разгар большой войны. Томас Джефферсон еще в 1816 году предупреждал, что «банковские учреждения опаснее постоянных армий». Эта оценка оказалась пугающе близка к истине, хотя и не совсем в том смысле, какой в них вкладывался изначально. Великобритания потратила на преодоление кризиса 8,8 процента ВВП – значительно больше, чем она тратит ежегодно на свою хваленую систему государственного здравоохранения. А Ирландия и вовсе выложила на цели поддержки банков 40 процентов ВВП – больше обычного годового бюджета всех правительственных ведомств, вместе взятых. Одним словом, исчезли последние сомнения: государство посадило банкиров себе на шею.
Когда осела пыль и наступила Великая рецессия, до общественности начало доходить, что произошло. Банки и их инвесторы делали ставку на одно, занимаясь, как, впрочем, и всегда, лишь управлением ликвидностью и кредитными рисками. Окажись они неспособными свести платежный баланс, у них оставалась надежда, что центральный банк вмешается и окажет им поддержку. А если перестанут поступать выплаты по выданным кредитам и собственный капитал банка уменьшится до критичной величины, то поддержку окажет налогоплательщик (то есть государство). Последствия, как теперь уже ясно, были вполне предсказуемыми. Во всем мире банки росли в размерах, сокращая свой капитальный «буфер», выдавая все более рискованные кредиты и уменьшая ликвидность своих активов. Все больше банков становились слишком крупными, чтобы можно было допустить их банкротство. В результате резко взлетел вверх уровень страхования кредитов, которые по умолчанию обеспечивает суверен. И только когда разразился кризис, а усилия властей по управлению рисками провалились, выявился истинный масштаб государственных субсидий. В ноябре 2009 года, год спустя после краха Lehman Brothers, полная суверенная поддержка банковского сектора во всем мире оценивалась приблизительно в 14 триллионов долларов, то есть составляла более 25 процентов глобального ВВП. Тогда налогоплательщики и узнали, каков был масштаб взваленного на них груза страхования рисков и убытков, в то время как акционеры, долговые инвесторы и сотрудники банков получали прибыль.
Это был мир, который Уолтеру Бэджету показался бы зазеркальем. В этом мире господствует доктрина, согласно которой центральному банку отводится роль кредитора последней инстанции, а все убытки в конечном счете оплачивает государство. Нововведение в виде широкой кредитной поддержки за счет государственной казны привнесло в политический расклад новое драматическое измерение. Когда поддержку ликвидности обеспечивает центральный банк, никто в принципе не проигрывает и сохраняются обширные общие преимущества хорошо функционирующей денежной системы. Но когда кредитную поддержку оказывает правительство, налогоплательщики несут реальные расходы. Вопрос, конечно, состоит в том, кто получает выгоду? Один из ответов – тот, на кого обращено больше внимания непосредственно после кризиса, то есть сами банкиры. Когда правительство выручило банки, множество банковских работников сохранили, по крайней мере на какое-то время, свои рабочие места и продолжали получать свои бонусы. При всей политической спорности подобной стратегии следует отметить, что средствами налогоплательщиков пользовались не одни банкиры. Владельцы облигаций банков и держатели банковских депозитов – те, кто добровольно согласился финансировать банки, – также вошли в число бенефициаров беспрецедентной щедрости суверена. Когда банкам отказывали в поддержке, как в случае с Lehman Brothers, владельцы облигаций были вынуждены брать убытки предоставленных невыгодных займов на себя. Но если они были не в состоянии сделать это, суверен освобождал их от неприятного бремени.
Возможно, в былые времена идея помочь держателям облигаций банка за счет средств налогоплательщиков была не столь политически спорной, поскольку различие между первыми и вторыми оставалось несущественным. Мало того, с учетом деятельности пенсионных и инвестиционных фондов обе группы были представлены практически одними и теми же лицами. Однако в современном развитом мире обнаружились два влиятельных фактора, точно сговорившихся подорвать равновесную позицию между теми, кто финансирует банковскую систему, и теми, кто несет бремя спасения банков, когда дело принимает дурной оборот. Во-первых, в обществе увеличилось неравенство в уровне доходов и благосостояния отдельных социальных слоев, что привело к его расслоению на узкий круг богачей, владеющих облигациями банков, и гораздо менее зажиточное большинство, не имеющее никаких облигаций. Расходование общественных фондов для защиты держателей банковских облигаций обернулось проблемой «богатые против бедных». Вторым мощным фактором стала интернационализация финансов. В таких странах, как Ирландия и Испания, глобализация рынка облигаций привела к ситуации, в которой местные налогоплательщики оплачивали рекапитализацию банков, выгодную иностранным держателям облигаций. С политической точки зрения одно дело, когда сокращение рабочих мест в госсекторе осуществляется с целью спасения государственного пенсионного фонда, и совсем другое – когда работников бюджетной сферы увольняют ради того, чтобы обеспечить выплаты иностранным рантье. Когда 31 января 2011 года Англо-ирландский банк (Anglo-Irish Bank), рекапитализированный на сумму 25,3 миллиарда евро за счет ирландских налогоплательщиков, потратил 750 миллионов евро на единовременные и многоразовые, в соответствии с графиком, выплаты инвесторам по облигациям, всем стало абсолютно очевидно, как именно происходит распределение рисков при новом режиме поддержки банковского кредита со стороны государства. Общая сумма сокращения социальных расходов в ирландском бюджете того же года была чуть выше указанной цифры.
Тревога мировой общественности, наблюдающей, как складывается положение дел, объясняется не тем, что обычные люди не понимают механизмов работы мировых финансов. Они справедливо почуяли неладное. Кризис 2007–2008 годов и реакция на него правительств обнажили неприглядную правду: с Великим денежным соглашением явно творится что-то не то. Исторический договор, достигнутый между сувереном и Банком Англии в 1694 году, предполагал тщательно выверенный обмен выгодами и преимуществами. Частные банки получили ликвидность для своих банкнот.
