А если никакого поединка не будет? Если немчура вздумает без боя сдать Аделаиду тевтонам или, чего доброго, умыкнуть прекрасную даму под шумок?
– Сыма Цзян, – окликнул Бурцев китайца.
Старик воинственно взмахнул боевым посохом:
– Моя пойдет с твоя, Васлав!
– Спасибо, отец, не нужно. Пригляди лучше за девчонкой. И за рыцарем этим тоже. За рыцарем особенно.
Он говорил по-татарски, и можно было не опасаться, что Аделаида и фон Берберг поймут.
Китаец кивнул:
– Не волновайся, Васлав. Рысаря и его слуга не обижай твоя красависа. Моя все делайся, как надо.
Ну, вот и славно! Имеется теперь защита и от защитника. Сыма Цзян будет начеку. И даже двум Фрицам нипочем не провести одного хитрого китайца. А уж коли дело дойдет до схватки, обоюдоострая палка мастера восточных единоборств быстро успокоит обоих. Такая палка и в таких руках дорогого стоит. В этом Бурцев уже имел возможность убедиться под Священным дубом.
Глава 24Лезть к воротам – в гущу жестокой рубки, пешему, без доспехов, с одним лишь трофейным жреческим посохом в руках – верное самоубийство. Бурцев пошел в обход.
Рявкнул, пробегая мимо лучников дядьки Адама:
– Прикройте!
В прусское селение он ворвался через пролом в стене частокола. Сшиб с ног кривой вайделотской дубинкой кнехта, преградившего путь. Добивать не стал – время дорого. Пусть это сделает дядька Адам. Второго противника, рыпнувшегося было наперерез, уже свалила певучая стрела. И третьего тоже…
Бурцев бежал к запертым воротам, за которыми гибли русичи, татары и монголы. Бежал, стараясь не ввязываться в драку. А драка вокруг была славная. Избиение беззащитных баб и детишек прекратилось. Орденская пехота схлестнулась с набежавшими из леса прусскими мужиками. Кнехтов оказалось побольше, да и вооружены они были лучше, но пруссаки в ярости были поистине страшны. Когда такие бойцы вершат возмездие, один троих стоит.
Неистовствующие бородачи в мгновение ока расхватывали оружие убитых кнехтов и нещадно рубились с врагом. Бурцев тоже сменил жреческую палку на немецкую секиру с длинной рукоятью. Уже кое-что!
Меткие стрелы Адамовой ватаги по-прежнему освобождали его от необходимости пробиваться через селение с боем и оберегали тыл. Толковая поддержка лучников дарила лишние секунды. И Бурцев старался максимально использовать это время.
И-эх! – он с разбега вскочил на внутреннюю насыпь у частокола. Ага! Возвышение небольшое, но поле боя – как на ладони. Лучшего командного пункта не придумать. И приказы отсюда, должно быть, слышно хорошо, а то ведь ни сигнальных бунчуков, ни барабанов под рукой нет. Хотелось, правда, не глотку рвать, а спрыгнуть вниз да помочь ребятам. Но там внизу – в теснотище боя пешему ни хрена не увидеть, не понять, не организовать оборону. А секирой больше, секирой меньше – сейчас уже невелика важность. Грамотный же приказ, отданный в нужную минуту, ценится в бою куда выше.
За тыном Бурцев не хоронился. Поднялся в полный рост. Заорал. И по-татарски орал, и по-русски:
– Дмитрий, дурень, не рассыпайтесь! Собирай новгородцев в кулак, сдвигай вправо! В середке народу много – там кучкуйтесь! Бурангул, давай назад и влево, уводи стрелков, кто уцелел, за ханских панцирников!
Его зычный голос разносился над полем боя, перекрывая шум сражения.
– У ворот стенку стройте, Дмитрий! У ворот, где нукеры стоят. Вместе с ними стройте, не порознь. Плотнее щиты! Плотнее! Копья! Копья вперед. Вправо сомкнись! Бурангул, ты куда прешь? Назад отходи – к воротам! Все отходите! Все! Мать вашу, шайтаны недорезанные! Раненых не бросать!
Нежданное возвращение воеводы вдохновило и новгородцев, и степняков. Бойцы воспрянули духом. Разрозненные группки кочевников и русичей, повинуясь приказам Бурцева, сливались в единое целое, ставили перед тевтонами сплошную линию щитов и копий, через которую без разгона, так просто и не проломишься.
– Теперь держать! – надрывался он. – Держать оборону! Как открою ворота, – лучники внутрь!
Горластого военачальника заметили и немцы. Один из крестоносцев, исхитрившись, вклинил-таки коня между пешими ратниками и частоколом, протиснулся поближе, попытался с седла срубить человека на стене. Низенький прусский тын ненамного вознес Бурцева над сражающимися, так что достать его длинным рыцарским мечом всаднику было вполне по силам.
Бурцев уклонился от свистящей стали – острие клинка лишь царапнуло по вороту плотной поддоспешной куртки. А рыцарь уже двинул коня вплотную к стене, размахнулся вновь.
Второй раз бывшего омоновца спасло заостренное бревно частокола. Вовремя укрыло, родимое, от неминуемой смерти. Меч вошел глубоко в дерево, а тут уж и сам Бурцев в долгу не остался. Обхватил покрепче рукоять секиры, гаркнул от души, ударил сверху вниз, опустив тяжелое лезвие на маячивший за стеной рогатый шлем-горшок. Шлем прогнулся, лопнул. Рыцарь с черным крестом на белом плаще рухнул наземь.
Ну, хватит, потешились малость, теперь пора дело делать. Бурцев сбежал к воротам. Обухом секиры высадил засов.
– Лучники, на стену! Живо!
И без того уж не полная сотня Бурангула – легковооруженная и вовсе не предназначенная для рубки в пешем строю – понесла тяжелые потери. Татарских стрелков осталось десятка два – не больше. Теперь эти два десятка во главе со своим юзбаши должны решить исход битвы.
Пока новгородские дружинники и закованные в чешуйчатую броню монгольские нукеры сдерживали рыцарей у ворот, лучники заняли позиции на оборонительном тыне. До сих пор, в тесноте рукопашной, им было не развернуться. Зато сейчас, находясь под защитой стен, воины Бурангула получили возможность расстреливать рыцарей практически в упор. На такой дистанции опытному лучнику нетрудно сбить врага, сцепившегося с другом. И степные лучники били. Били, как всегда, – быстро и метко. Некоторые пускали по две стрелы сразу, и ни одна не уходила мимо цели.
Даже доспехи лучших немецких мастеров не устоят перед мощными луками кочевников. Тяжелые граненые наконечники рвали звенья кольчуг и насквозь прошивали панцири. Всадники один за другим валились под копыта собственных коней.
Немногочисленные тевтонские арбалетчики попытались было огрызнуться куцыми оперенными болтами, но сразу же пали все до единого, утыканные длинными стрелами татар.
Между Бурцевым и Бурангулом втиснулся бородатый прусс в волчьем полушубке.
– Дядька Адам?!
– Ну я, – спокойная констатация факта.
Пожилой бородач натянул лук, пустил стрелу, другую… Волчьешкурая ватага не отставала от своего предводителя. Пруссы сшибали оруженосцев, чьи брони были поплоше рыцарских, валили и самих тевтонских братьев, целя в уязвимые места лат и по смотровым щелям шлемов-топхельмов, а если не могли достать всадников – не щадили орденских коней.
– Ты почему здесь, дядька Адам?
– Да вот, решил подсобить Бурангулу.
В третий раз зазвенела тетива.
– Ну, а там что? – Бурцев мотнул головой назад.
– Там все! Кнехтов перебили. Кто уцелел – разбежались. У пролома – охрана. Второй раз оттуда не ударят.
Тевтоны, впрочем, о штурме больше не помышляли. Прикрываясь щитами, крестоносцы отступали
