– Заделася, заделася… – китаец радостно заулыбался, закивал.
За переговорами на неведомом языке, которые вели меж собой прусский верховный жрец китайского происхождения и польский рыцарь с омоновским прошлым одинаково ошалело наблюдали Аделаида, фон Берберг и бородачи-язычники. Шумные вайделоты – и те утихомирились. Но, увы, терпения хранителей Священного леса хватило ненадолго. И пяти минут не прошло, как пруссы принялись что-то почтительно, но настойчиво вопрошать у своего желтолицего Кривайто.
Сыма Цзян решительно загородил собой чужеверцев, энергично замотал головой.
– Что они хотят, Сема? – встревожился Бурцев.
Татарские слова опять прозвучали невнятной тарабарщиной для всех, кроме китайца.
– Моя точно не знай. Моя никогда не понимай эти странные человека. Но они всегда, перед каждая дела, просят моя совета. Моя не жалко. Моя совета давай. Кивай голова – значит «да», качай голова – значит «нет». Моя всегда кивай и качай голова по очереди. Но моя думай, они хотят твоя смерть, Васлав, поэтому сейчас – только качай голова.
В выкриках вайделотов все явственнее звучали требовательные нотки и плохо скрываемое возмущенние.
Китаец продолжал упрямым «качай голова» разрабатывать свои шейные позвонки. Для прусских мужиков и большей части жрецов такая непреклонность Кривайто показалась убедительной – шушукаясь, они все же отступили от дуба. Однако с дюжину недовольных вайделотов взялись за посохи. Больше всех ярился одноглазый. Кажется, бывший первосвященник решил, что наступило время расплаты. Кривой явно намеревался свести давние счеты с более удачливым соперником, а заодно вернуть себе утраченный статус.
Сыма Цзян пригрозил непокорным. Сначала – кулаком, потом – шестом. Отошли еще трое. Зато оставшиеся совсем уж непочтительно заорали на Кривайто, осмелившегося защищать святотатцев.
Китаец еще раз выразительно потряс шестом. Не помогло. И еще раз – с пронзительным криком.
– Да что там у них происходит? – озадаченный фон Берберг подошел к Бурцеву.
– Думаю, это последнее предупреждение, – ответил он. – Последнее китайское предупреждение.
Немец опять отступил к дубу, что-то забормотал под нос. Кажется, набожный вестфалец начинал молиться. Самое время: «последнее китайское» не возымело действия на разгоряченных вайделотов. Посреди прусского капища начался Шаолинь. Обоюдоострая палка Сыма Цзяна со свистом рассекла воздух. Заточенные наконечники старик не использовал – в этом не было нужды. Чтобы разобраться с тремя противниками, опытному ушуисту хватило нескольких ударов древком.
Тум-п! – раздался сухой стук копья Кривайто о вскинутый жреческий посох… Акробатический прыжок, разворот. Хитрый финт китайца. И… Тум-п! – точно таким же звуком отозвалась голова одноглазого вайделота. Тум-п! Тум-п! Тум-п! Тум-п! Оба приспешника калеки, выронив оружие, мешками повалились на землю. Слабо зашевелились они лишь полминуты спустя. Еще через полминуты благоразумно отползли подальше от Священного дуба. А вот одноглазый так и застыл недвижимо. Кажись, бедолагу, зашибли всерьез. А нечего дерзить мастеру восточных единоборств и всемогущему Кривайто в одном лице!
Никто из зрителей не посмел встрять в межжреческие разборки. Скоротечный бунт был подавлен в зародыше, и Бурцеву оставалось только восхищенно присвистнуть. Надо признать – так владеть боевым шестом он не умел. Аделаида тоже не сдержалась – захлопала в ладошки, как ребенок. Но тут же опомнилась, перестала. Чтобы польская княжна аплодировала языческому первосвященнику – еще чего! Немецкий рыцарь тоже хлопал. Глазами хлопал. Изумленно, озадаченно…
– Кажися, Васлав, твоя красависа, твоя друга-рысаря и твоя сама может больше не бояся, – удовлетворенно произнес Сыма Цзян.
Бурцев поморщился: «рысаря»-то ему вовсе не «друга». А китаец все балабонил без умолку. Сыма Цзян, наконец, обрел собеседника, способного понять его исковерканную татарскую речь, и жаждал выговориться:
– Здеся, Васлав, все людя-человеки моя почитай, уважай и считай великая Кривайта, – гордо заявил он. – Это у них такая бога или околобога – моя точно не узнавай. Но это очень-очень важная господина. Кривайта в эта леса все слушайся. Твоя сама сейчас увидется.
Китаец повернулся к пруссам, жестами показал, что хочет есть и пить. Потом ткнул пальцем в себя, в Бурцева, в Аделаиду, в фон Берберга. Затем обвел руками вокруг, будто желая удушить в объятьях всех собравшихся. Вайделоты понимающе закивали, исчезли между деревьев.
– Скоро для моя, твоя и ихняя принесут пища и напитка, – пояснил китаец. – В Священная леса спрятана много вкусная веща. Жертва называется. Для моя, моя слуга и лесная бога. Но больше для моя и моя слуга. Так что будет большая-большая пира. Ну, а пока можно говориться.
И Бурцев «заговориться»:
– Как ты здесь очутился, отец?
Глава 22Сыма Цзян махнул рукой.
– Долгая рассказа. Когда Кхайду-хана ушла от Легница, в моравская земля его сильно побила солдата богемская короля Венцеслава. Вся тумена отступала, моя оставалася одна, и тогда моя вернулася в Польша.
– Но зачем?
– Моя уже говорила для твоя, что искаться магический башня арийская колдуна. А древняя свитка говорит: башня стоит где-то в польская земля.
Бурцев припомнил, что непоседливый ученый мудрец Сыма Цзян в самом деле вылез из-за Великой Китайской стены и поперся вместе с татарскими туменами в далекий поход на Запад ради того лишь, чтобы добраться до чудодейственной арийской башни. И вот теперь, оказавшись вдали от потрепанного ханского войска, упрямый китаец с поистине буддистской настойчивостью и невозмутимостью продолжает поиски башни в одиночку.
Забавно… Ведь по иронии судьбы эту магическую постройку Бурцев давно уж отыскал. К древней башне, как выяснилось, прилепился замок пана Освальда Добжиньского. Название замка – «Взгужевежа», кстати, в вольной форме так и переводится: «Башня-на-холме».
Использовать колдовскую башню в своих целях Бурцев, увы, не смог. Но зато умудрился предотвратить крайне нежелательный союз тевтонов с фашистами. При помощи татарского юзбаши Бурангула и благородного рыцаря-разбойника пана Освальда он уложил в замковом подвале Взгужевежи и гитлеровского эмиссара из будущего, и орденского верховного магистра Конрада Тюрингского. Да вдобавок ко всему разнес вдребезги о подвернувшуюся немецкую голову миниатюрную копию Взгужевежи – малую башню перехода. Тоже, кстати, нехилый магический артефакт.
А вот Сыма Цзяну, судя по всему, побывать в заветной арийской башне пока не довелось.
– Моя ходила через Польша тихо и мирно. Когда какая-нибудь поляка моя останавливала и спрашивала про моя хорошо, моя грустно говорилась, что подлая татара грабила бедная китайская купца. Моя просила дорога в Поднебесную. Конечно, моя никто не понимала и никто дорога не показала, но зато моя оставляла в покойных.
– В покойных? – усмехнулся Бурцев. – А когда тебя спрашивали плохо?
– Моя дралася или убегалася. Потом на моя напала тевтонская рысаря. Рысаря думала, что моя – татара. Тевтона подло стукнула моя сзади в голова и посадила в клетка. Рысаря везла моя показать для своя хана-магистра, но много лесная прусская человека напала на тевтонская рысаря. Лесная человека убила тевтона, а моя привезла в эта леса и позвала Кривайта и много слуга Кривайта в большая халата и с кривая боевая шеста – такая, как корейская чипхэнья[62],
