Вышибить, что ли, глаз наглецу? Бурцев раздраженно сплюнул под Священный дуб. Вайделоты взвыли в голос, угрожающе выступив из-за камней. А что?! Выбить, нафиг, чтоб не пялился на чужую супругу, гад. Был уже тут один одноглазый – так еще один будет. Бурцев глянул на волнующихся пруссов.
Опаньки! Ан – нету! Нет нигде того кривого вайделота, что давеча сторожил Аделаиду. Причем давненько уже не видно калеку. Уж не побежал ли жрец за подмогой? И не потому ли бородатые лесовики ведут себя так сдержанно, пока под их Священным деревом хозяйничают иноверцы?
Глава 20Увы, догадка об истинном положении дел осенила Бурцева слишком поздно. Многоголосые воинственные крики в лесу возвестили, что путь к отступлению отрезан окончательно.
Вздрогнула Аделаида, встрепенулся Фридрих. А на поляну к каменному Кругу Смерти из чащи уже вваливалась из-за деревьев целая толпа пруссов. Были здесь и размахивающие длинными кривыми посохами вайделоты во главе с одноглазым жрецом. Были и знакомые, наспех вооруженные мужики из селения беженцев. Был даже дядька Адам со своими лучниками в волчьих шкурах.
Он-то и шагнул первым из-за огромных глыб к окруженным святотатцам, пока остальные пруссы возмущенно галдели и вытанцовывали свои ритуальные пляски. Побледневший фон Берберг переложил мизерикордию в левую руку, выставил вперед кинжальное острие, а правой сжал нагрудный ковчежец со святыми мощами. Снова набожный немец больше уповал на помощь небес, чем на крепкую сталь… Ишь, святоша! Блюл бы уж лучше заповедь «не возжелай жены ближнего своего».
– Не дергайся, Фридрих, – Бурцев жестом остановил вестфальца. Сам сделал шаг навстречу бородатому лучнику. И еще один, и еще.
Они стояли друг против друга и смотрели глаза в глаза. За спиной дядьки Адама бесновались пруссы, позади Бурцева изготовился к бою германский рыцарь.
– Я ведь предупреждал тебя, Вацлав. Предупреждал… – слова дядьки Адама прозвучали тихо, но весомо. – Теперь ни тебе, ни Агделайде, ни этому рыцарю, что примчался вам на помощь и себе на погибель, не выйти отсюда живыми.
– И ты первым пустишь в нас стрелу?
Бурцев испытующе смотрел в заросшее лицо соратника. Или уже бывшего соратника? Если так, то плохо дело: против стрел Адамовой ватаги не попрешь…
Дядька Адам скорбно качнул головой:
– Я не стрелял в тебя, когда нашел возле храма наших богов. И сейчас не стану стрелять в того, с кем сражался бок о бок и кого мой господин пан Освальд почитает другом. Мои люди тоже не дотронутся до тетивы. Но вы по собственной воле зашли в Священный лес и тем самым осквернили его. А потому мы не вправе и защитить вас. От меня здесь уже ничего не зависит, Вацлав. От воинов Дмитрия и Бурангула – тоже. Они не знают, где вас искать. Они – такие же иноверцы, как и вы, и путь в Священный лес им заказан. Посему будет так, как скажет мудрый Кривайто.
– А как он может сказать? – нервно усмехнулся Бурцев.
– Думаю, мир перевернется, если Кривайто не пожелает немедленно принести вас в жертву под этим дубом. Да будут милостивы к вам наш Бог мертвого царства седовласый Патолло и ваш Бог, снятый с креста. Прощай, Вацлав…
Дядька Адам вернулся к своим лучникам. Небольшая группка волчьешкурых стрелков демонстративно отошла в сторону. За каменный круг. Подальше и от осквернителей Священного леса, и от вайделотов, жаждущих расправы. Никто из бывших соратников не притронулся к луку и стрелам, никто не рискнул встретиться взглядом с Бурцевым или Аделаидой. Зато глаза остальных пруссов смотрели прямо. Лютая ненависть пылала в тех глазах.
Жрецы и мужики из Гляндовой общины плотно обступили поляну. Внутри каменного кольца образовался еще один Круг Смерти. Живой, куда более надежный и неумолимый. Круг этот медленно сжимался. Вайделоты приплясывали от нетерпения, но пока медлили с нападением. Ясно: ждут своего первосвященника – таинственного карлика-барздука. Могущественного и жестокосердного Кривайто.
Аделаида часто-часто дышала за спинами мужа и фон Берберга, то и дело всхлипывала. Бурцеву тоже было не по себе. Вестфалец же, надо отдать ему должное, держался молодцом.
– Я буду биться за вас, прекрасная Агделайда, до последнего издыхания, – хладнокровно заявил немец. – И я верю, что Господь явит нам чудо и дарует победу.
Вестфальский рыцарь по-прежнему держал свой трехгранный кинжал в левой руке. Правая благоговейно лежала на нагрудном ковчежце со святыми мощами. Эх, хотелось бы Бурцеву обладать хотя бы малой толикой истовой веры фон Берберга. Умирать было бы сейчас куда как проще.
Пруссы загалдели по новой.
– Кривайто! Кривайто! – разобрал Бурцев в нестройном гомоне.
Ага, прибыл верховный жрец идолопоклонников? Что ж, значит, и развязка уже не за горами. Крики смолкли. Ряды пруссов расступились.
Сначала Бурцев увидел над головами вайделотов особый, отличный от других посох – подлиннее остальных и прямой – без крюка на конце, но с широким, плоским, заточенным на всю длину стальным наконечником, которым при желании можно было не только колоть, но и рубить. Посох этот больше смахивал на копье или даже миниатюрную алебарду. Что ж, уже интересно!
Потом вперед выступил и сам обладатель странного оружия. В длиннополом балахоне. С огромным капюшоном на голове. У Бурцева перехватило дыхание: а действительно, ведь карлик! И еще какой! По сравнению с ширококостными здоровяками-вайделотами их сухонький и невысокий Кривайто казался почти ребенком. Блин, а что если мифический герой местных легенд гном-барздук, в самом деле, пересек границу между миром духов и миром людей? Мало ли какая чертовщина может твориться в прусском Священном лесу!
Кривайто остановился напротив иноверцев. Одним движением вбил посох в мерзлую землю – оружие оказалось обоюдоострым: на нижнем конце тоже блеснуло стальное жало. Пруссы терпеливо ждали.
Низкорослый жрец-первосвященник несколько секунд стоял молча и неподвижно. Чуть склонив голову набок, барздук разглядывал чужеверцев. Лица карлика в тени деревьев да под капюшоном видно не было.
– Э-э-э… – начал Бурцев.
Резким движением Кривайто скинул капюшон.
У Бурцева отвисла челюсть.
Аделаида поперхнулась очередным всхлипом.
– Майн Готт! Вер ист дас?[61] – рука фон Берберга еще крепче сжала нагрудный ковчежец.
Глава 21Седые волосы. Узкие щелочки глаз. Желтое морщинистое лицо не по годам бойкого китайца…
Сема?! Сыма Цзян!
Даже в этом нелепом наряде прусского священнослужителя трудно было не узнать знатока зажигательных и взрывчатых смесей, строителя стенобитных пороков и ближайшего советника Кхайду-хана. Так вот ты, значит, какой, прусский барзгул!
– Васлав?! – старик-китаец тоже был удивлен сверх всякой меры. Явно не ожидал такой встречи. – Твоя откуда здеся?
Сыма Цзян, как и прежде – в туменах хана Кхайду – говорил на ломаном татарском. А от недостатка разговорной практики это забавное наречие звучало теперь даже потешнее, чем раньше.
– На Русь шел, – с трудом выдавил Бурцев. Тоже, разумеется, по-татарски: иначе Сыма Цзян не понимал. – Да вот застрял. А
