– Все в порядке, милая.
Всхлип.
– Все хорошо…
Нервный смех, переходящий в рыдания.
Лишь когда Аделаида успокоилась, обильный снегопад закончился, а угрюмое небо окрасилось в закатные тона, Бурцев осознал, насколько все плохо. Дороги назад он не помнил. Княжна-беглянка свой путь тем более не примечала: она-то и вовсе возвращаться не собиралась. Как они сюда попали? Где кружили? Куда сворачивали? Их собственные следы завалены свежим снежком. Коварное болото тоже покрыто сплошной белой пеленой, через которую не проступили еще грязные пятна топей.
М-да, влипли… Бурцев сплюнул. Искать теперь свою дружину – дохлый номер. Тем более что отряд все это время не стоял на месте. Отправляясь на поиски жены, Бурцев приказал двигаться дальше. Ежели и посылали Дмитрий с Бурангулом сыскных людей за пропавшим воеводой, то, должно быть, вернулись уже те посланцы. Ни с чем, конечно, вернулись. Точнее, с дурной вестью: оборвался, мол, след в непролазных топях, сгинули вместе и герой легницкого сражения, и супружница его бестолковая.
Да, гнаться за отрядом нет уже никакого резона. И вообще лазить в сумерках по болотам – опасно. Не заметишь трясины в темноте – хрустнет ненадежный ледок, дрогнет предательски сырая почва под ногой. И поминай тогда, как звали. А деньки тут коротки. Темнеет в северных прусских лесах еще по-зимнему быстро. Вон уж багровое закатное зарево гаснуть начинает. Еще немного – и непроглядный мрак вовсе накроет землю.
– Ночуем здесь, – объявил Бурцев. – Поутру попробуем выбраться из болота.
– Здесь?!
Аделаида в ужасе отшатнулась от бездонной могилы, что проглотила несчастную лошадь. Отшатнулась – и сама едва не сверзлась в соседнюю топь. Не подхвати Бурцев вовремя супругу, не выдерни из цепких грязевых лап, еще одной безымянной могилкой стало бы больше.
Былой гонор княжны вмиг пропал. Сгинул, вышел весь, остался где-то там – в глубинах чавкающей жижи. Аделаида невольно придвинулась поближе к мужу. Прижалась, озираясь, – крепко, совсем как прежде. Бурцев усмехнулся: нет, выходит, худа без добра. Привычно обнял девушку, прикрыл теплым походным плащом на меху. Вдвоем под таким плащом не замерзнут. Жаль только, без огня остались. И почти без пищи – припасов-то в седельной сумке кот наплакал. И один конь на двоих – вон он, бедолага перепуганный, стоит на привязи у гнилого пенька. Можно было и не привязывать – сам боится копыто лишний раз с места на место переставить.
Все это здорово напоминало Бурцеву их первую с Аделаидой ночевку в силезском лесу. Ту самую, после нападения Казимировых лжетатар. Да уж, любо-дорого вспомнить беспокойную ночку со строптивой панночкой под боком.
Правда, тогда, помнится, шок у него был сильнейший от нежданного-негаданного путешествия во времени. И первая пролитая в прошлом кровь уже была. И планы какие-то – в том числе и на эту прекрасную полячку, зябко жмущуюся сейчас к его плечу. И запах стоял вокруг совсем другой. Запах пробуждающейся жизни. Запах надежды. Здесь же – болотные миазмы кругом. Но куда хуже другое. И раньше ведь бегала от него вспыльчивая дочь Лешко Белого – еще как бегала! Но никогда не бежала к другому. А сегодня…
Неужто все? Прошла любовь, и завяли-таки помидоры?
Что-то хрустнуло вдали. Аделаида вздрогнула. Бурцев успокаивающе погладил жену. Странная все-таки штука эта любовь-морковь. То так обернется, то этак… Вот взять сейчас хотя бы. Он девчонку эту любит – слов нет. Голову потерял, когда понял, что княжна в беде. И она тоже ведь не отстраняется, не ускользает из-под руки. Все вроде, как прежде. И не все…
Фридрих – ох уж этот Фридрих фон Берберг, туды ж его налево – никак не шел из головы. Значит, гнать нужно оттуда гада. Гнать в шею.
– Смотри, Вацлав, вон там! – вздрогнула Аделаида. – И там тоже!
В сгустившемся мраке среди размытых силуэтов кривых безлистных деревьев с когтистыми ветками-лапами замаячили, подрагивая, фосфорицирующие огоньки. Действительно, жутковатое зрелище.
– Что это? Лесные духи, коим поклоняются прусские язычники, или души грешников, не нашедшие упокоения?
Девушку трясло капитально.
– Не волнуйся, родная, – тихонько похлопал он ее по плечу. – Ничего страшного. Просто гнилушки светятся. На болотах такое бывает. Спи спокойно – я покараулю. И от духов тебя уберегу, и от грешников.
Видимо, она просто устала бояться. Дрожала-дрожала, да и забылась беспокойным сном. А во сне еще крепче прильнула к нему. Что ж, хотя бы в эту ночь злополучный вестфалец не будет стоять между ними. Ну, а потом… потом видно будет. Глядишь, и образуется все. Коли нет – Фридрих фон Берберг умрет.
Под теплым походным плащом они грелись теплом друг друга. И обнимали друг друга. Пусть не очень долго, пусть потому лишь, что среди топей и трясин обнимать больше было некого.
Глава 30Из болот вышли после полудня. Дважды чуть не стали добычей трясины, но обошлось: тевтонский конь, чуя опасность, вовремя поворачивал и тянул людей прочь от гиблых мест. Никто его не понукал, никто даже не садился в седло. Огромный рыцарский жеребец и без того слишком тяжел для прогулок по топям.
Доверившись чутью животного, Бурцев останавливался и тщательно прощупывал дорогу кривым шестом всякий раз, как только коняга начинал упираться. Только когда под ногами перестало, наконец, чавкать и хлюпать, Бурцев усадил Аделаиду на коня. Сам шел рядом. Вдвоем в боевом седле с высокими луками кататься несподручно, что бы там ни пели менестрели о совместных романтических поездках рыцарей и вызволенных из плена прекрасных дам.
Княжна представления не имела, куда править, а потому просто отпустила поводья. Тоже правильно: лошадиный инстинкт и в лесу безошибочно выбирал самый удобный путь. Ни всадница, ни ее пеший спутник не разговаривали. Скверно было на душе, а в животе урчало. Жрать, сказать по чести, хотелось жутко. Но жалкие походные харчи – сухой кислый сыр, просо да вяленную на степняцкий манер конину приходилось беречь. В погоню за женой Бурцев отправился налегке, не потрудившись как следует запастись провизией, а седельные сумки беглянки засосало ненасытное болото.
Уже совсем свечерело, когда трофейный конь вывел их к людям. Правда, к тем, дел с которыми иметь Бурцеву совсем не хотелось: лес заканчивался, и в просветах между деревьями замелькали сторожевые огни тевтонского замка. Умное животное нашло дорогу к родной конюшне, да только проку от этого… Бурцев схватил конягу под уздцы, потащил обратно в лес. Наездница даже не шелохнулась. Похоже, вымотанной, издерганной и голодной Аделаиде все уже было до фонаря.
Следовало убраться подальше от замковых стен, прежде чем стемнеет! Задыхаясь, с трудом переставляя ноги, он вел немецкого жеребца через сугробы, буреломы и непролазный кустарник, а потом… Потом идти вдруг как-то сразу стало легче. Деревья по-прежнему сплошной стеной возвышались справа и слева, но промеж них пролегала
